Для нее главное слово «свобода», первое из троицы Великой французской революции. За этим скрывалось стремление третьего сословия ликвидировать привилегии аристократии и духовенства и достичь одинаковых с ними юридических прав. Когда это произошло, был брошен лозунг: «Обогащайтесь!» и возникла новая форма неравенства, основанная на богатстве одних и бедности других.

Ахиллесова пята идеологии - насилие. Чем больше насилия в теории и практике идеологии, тем быстрее приходит она к гибели. Порой она еще находится у власти, нО ей уже никто не верит. Наиболее хитрая идеология - либерально-капиталистическая, насилие которой не прямое, а косвенное, денежное, которое ей удается скрывать. Недаром в обширном труде «Открытое общество и его враги» апологет капитализма К. Поппер лишь один раз употребляет слово «деньги», да и тО в примечании. Поистине гегелевская «хитрость разума» - управлять не путем грубого насилия, а посредством денег. Деньги хороши как средство самореализации, когда не отняты у других. Но именно это происходит в капиталистическом обществе, построенном на эксплуатации людей, идей и природы, где высший стимул - прибыль. Однажды в примечании Поппер говорит о том, что на деньги можно купить политическую власть, но это разбивает его предыдущие построения. Капиталистическое общество открыто для имеющего деньги. Без денег оно закрыто. «А деньги - что ж, это те же гвозди и так же тянутся к нашим рукам» (А. Башлачев).

Данную идеологию можно назвать либерально-капиталистической, потому что начинает она с лозунга свободы, еще наполненного гуманистическим содержанием эпохи Возрождения, затем переходит к пониманию свободы как свободы предпринимательства и формальных прав личности и собственности, а заканчивает проповедью потребительства. Либерализм основан на экономическом видении человеческого поведения, когда экономика понимается как приоритетная сфера по сравнению с политикой. Эта идеология господствует в большинстве развитых европейских стран.

Либерально-капиталистическая идеология взяла кое-что из других, а именно: люди должны быть равны (но фактически люди твоего класса или нации). За счет этого синтеза она вырвалась вперед и сегодня стала лидирующей в мире.

Либерально-капиталистическая идеология анонимна. Она пытается скрыть даже свое Имя, в то время как обе другие работают с открытым забралом. По мнению французского ученого Р. Барта, «отречение буржуазии от своего имени не является иллюзорным, случайным, побочным, естественным или ничего не значащим фактом; оно составляет сущность буржуазной идеологии, акт, при помощи которого буржуазия трансформирует реальный мир в его образ, Историю в Природу»1. Миф помогает идеологии.

Большая жизнестойкость либерально-капиталистической идеологии в том; что она не берется открыто противопоставлять себя достижениям других отраслей культуры, прежде всего науке, а также искусству, философии, религии, как делают две другие идеологии.

Капитализм, социализм, коммунизм - формы экономического устройства общества. Их можно назвать этапами отношений. Многие мыслители занимались их изучением. У разных авторов различные взгляды на капитализм и социализ м, на другие модели, которые пришли им на смену, и последствия их существования. Рассмотрим далее основные концепции.

Система капитализма и социализма

Капитализмом называют экономическую модель производства и распределения, которая базируется на частной собственности, свободе предпринимательской деятельности, юридическом равенстве хозяйствующих субъектов. Ключевым критерием при принятии решений в таких условиях является стремление увеличить капитал, получить максимальную прибыль.

Произошел далеко не во всех странах. Определяющим критерием для последовательного их существования была форма государственного устройства. Между тем признаки капитализма и социализма свойственны в той или иной степени экономическим моделям практически всех стран. В отдельных государствах господство капитала сохраняется и сегодня.

Если провести поверхностное сравнение капитализма и социализма , можно отметить, что между ними существует тесная связь. Первое понятие является экономической абстракцией. В ней отражены характерные черты хозяйственной модели на определенной стадии развития. Однако реальная экономика любой страны никогда не базировалась исключительно на частнособственнических отношениях, а предпринимательство никогда не было абсолютно свободным.

Переход от капитализма к социализму в ряде стран был весьма болезненным. Он сопровождался народными потрясениями, революциями. При этом уничтожались целые классы общества. Таким, например, был переход от капитализма к социализму в России .

Отличительные признаки моделей

Разные страны развивались и переходили на те или иные этапы в разное время. Зависело это от многих факторов. На Западе, к примеру, долгое время господствовал феодализм. Капитализм и социализм стали следующими ступенями развития общества. Однако последний сохранился в восточных странах.

Несмотря на то что между капитализмом и социализмом есть немало различий, первый имеет ряд несвойственных ему черт. Среди них:

• Ограничение владения имуществом, в том числе по размерам участков земли и недвижимости.
• Антимонопольные правила.
• Таможенные барьеры.

Капитализм, социализм и демократия

Шумпетер - американский и австрийский экономист - предложил такое понятие, как "созидательное разрушение". Для него капитализм ассоциировался с частной собственностью, экономикой предпринимательства, рыночным механизмом.

Шумпетер изучал экономическую динамику изменений в обществе. Возникновение капитализма, социализма и демократии он объяснял появлением инноваций. За счет их внедрения в разные возможности, ресурсы и прочие производственные факторы субъекты начинают создавать что-то новое.

Шумпетер полагал, что капитализм позволил достичь невиданного ранее уровня благосостояния и личной свободы. Между тем будущее этой модели он оценивал весьма пессимистично. Автор считал, что дальнейшее развитие общества уничтожит капитализм. Либерализм и социализм станут следствием его проникновения во все социальные сферы жизни. То есть фактически успех модели приведет к ее краху. Объяснял такие последствия автор тем, что новые системы уничтожат условия, на которых может существовать капитализм: или социализм (в России так и произошло, например), или иная другая новая модель в любом случае придет ему на смену.

В своих работах Шумпетер особое внимание уделял и демократии. Автор анализировал , формулировал вероятное дальнейшее развитие общества. В рамках исследований ключевым вопросом являлась проблема соотношения между социалистической моделью организации и демократической формой правления.

Изучая развитие советского государства, в котором последовательно распространялись капитализм, социализм, коммунизм , изменения были преждевременными. Ситуацию в стране Шумпетер считал социализмом в искаженной форме. Для решения экономических задач власть использовала диктаторские методы. Автору ближе английский и скандинавский социал-демократический строй. Сравнивая развитие капитализма и социализма в разных странах, эти системы представлялись ему наименьшим злом.

Сравнительная характеристика

Рассмотрим, чем отличается капитализм от социализма . Разные мыслители выделяют различные признаки той и другой модели. Основными общими характеристиками социализма можно считать:

• Всеобщее равенство.
• Ограничение частнособственнических отношений.

В отличие от капитализма, при социализме субъектам можно было иметь предметы только в личной собственности. Капиталистические предприятия при этом заменялись корпоративными. Для социализма свойственно формирование коммун. Внутри этих объединений все имущество общее.

Социалисты выступали против капиталистов в основном потому, что для достижения своих целей последние эксплуатировали людей. При этом существовало четкое разграничение классов. С развитием частнособственнических отношений разделение слоев становилось все более отчетливым.

Различия социализма и капитализма особенно ярко проявлялись в России. Люди, недовольные условиями жизни и труда, выступали за справедливость и равенство, искоренение угнетения, которое было широко распространено в стране. В других воспринимался не так болезненно. Дело в том, что другие общества быстрее прошли свою трансформацию. Социалисты считали уничтожение частнособственнических отношений в качестве одного из способов достижения конечной цели - формирования организованного общества.

Концепция Мизеса

Целью социализма, по мнению автора, является передача производственных средств из частной собственности во владение государства. Это необходимо для устранения эксплуатации. В капиталистическом обществе человек был отстранен от результатов своего труда. Задача социализма - приблизить индивида к благам, уменьшить дифференциацию дохода. Результатом должно стать гармоничное и свободное развитие личности.

Вместе с тем могут сохраняться элементы неравенства, однако они не должны препятствовать для достижения целей.

Направления

Сегодня в социализме выделяют 2 ключевых течения: марксизм и анархизм.

По мнению представителей второго направления, в рамках государственного социализма будет сохраняться эксплуатация народа, отстранение человека от благ, прочие проблемы. Соответственно, полагают анархисты, реальный социализм можно установить только при уничтожении государства.

Марксисты называли социализмом модель организации общества на этапе перехода от капитализма к коммунизму. Другими словами, они не считали эту модель идеальной. Социализм был для марксистов своего рода подготовительным этапом к созданию общества социальной справедливости. Поскольку социализм следует за капитализмом, то в нем сохраняются капиталистические признаки.

Основные идеи социализма

В соответствии с поставленными целями формировались программы их достижения.

Результат труда, в частности, предполагалось распределять согласно вкладу каждого индивидуального производителя. Ему должна была выдаваться квитанция, в которой отражался объем его труда. В соответствии с ним производитель мог получить предметы потребления из общественного запаса.

Господствующим при социализме провозглашался принцип эквивалентности. В соответствии с ним, обменивались одинаковые объемы труда. Однако поскольку разные люди имеют различные способности, то получать они должны неодинаковую часть предметов потребления.

В собственности людей не может быть ничего, кроме личных предметов потребления. В отличие от капитализма, в социализме частное предпринимательство было уголовным преступлением.

Манифест коммунистов

Коммунистическая партия сформировалась после устранения капитализма. Свою программу коммунисты основывали на социалистических идеях. В Манифесте были отражены следующие признаки нового строя:

• Экспроприация собственности на землю, использование ренты для покрытия государственных издержек.
• Установление высокого прогрессивного налога.
• Отмена наследственного права.
• Конфискация имущества, принадлежащего мятежникам и эмигрантам.
• Централизация кредитных ресурсов в руках государства путем формирования госбанка с государственным капиталом и монополией власти.
• Увеличение количества госпредприятий, орудий производства, улучшение земель, расчистка их под пашню по единому плану.
• Установление на транспорт.
• Объединение промышленности и земледелия, постепенное устранение различий между городом и деревней.
• Одинаковая трудовая повинность для всех.
• Бесплатное общественное воспитание детей, прекращение эксплуатации детского труда на фабриках.

Особенности возникновения социализма

Идеология развивалась в течение довольно продолжительного времени. Однако сам термин "социализм" появился впервые только в 30-е гг. 19 столетия. Его автором считается французский теоретик Пьер Леру. В 1934 г. им была опубликована статья "Об индивидуализме и социализме".

Первые идеи о формировании возникли еще в 16 столетии. В них выражался стихийный протест низших (эксплуатируемых) слоев в период начального этапа накопления капитала. Идеи об идеальном обществе, соответствующем человеческой природе, в котором отсутствует эксплуатация, а низший класс имеет все блага, стали именовать утопическим социализмом. Основоположниками концепции считаются Т. Мор и Т. Кампанелла. Они полагали, что общественная собственность обеспечит формирование условий лдя справедливого распределения благ, равенства, социального мира и благополучия населения.

Развитие теории в течение 17-19 вв.

Достаточно много мыслителей пыталось найти формулу идеального мира, поскольку в изобиловавшем богатствами капиталистическом обществе существовало огромное число нищих людей.

Особый вклад в развитие социалистических концепций внесли А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн. Они формировали свои идеи под влиянием событий во Франции (Великая Революция), а также активного развития капитала.

Стоит сказать, что концепции теоретиков социалистического утопизма порой существенно расходились. Однако все они полагали, что в обществе сформировались условия для незамедлительных преобразований на справедливых условиях. Инициаторами реформ должны были стать те, кто занимал высокие позиции в обществе. Имущие люди должны помочь бедным, обеспечить всем счастливую жизнь. Социалистическая идеология была направлена на защиту интересов рабочего класса, провозглашала социальный прогресс.

Основные принципы

Социалисты провозглашали следующие идеи:

• От каждого индивида по его способностям, каждой способности по делам.
• Гармоничное и всестороннее развитие личности.
• Устранение различий между деревней и городом.
• Разнообразие духовного и физического труда.
• Свободное развитие каждого индивида как условие развития всего общества.

Утописты в определенной степени были максималистами. Они считали, что в обществе должны быть счастливы или все сразу, или вообще никто.

Идеология пролетариата

К достижению всеобщего благосостояния стремились и коммунисты. Коммунизм считается крайним проявлением социализма. Эта идеология отличалась большей последовательностью в стремлении реформировать общество с помощью установления коллективной собственности в отношении средств производства, а в некоторых случаях и предметов потребления.

В самом начале 19 столетия сформировался марксизм. Он рассматривался как теоретическая база пролетарского движения. Марксом и Энгельсом была сформулирована социально-политическая, экономическая и философская теория, оказавшая огромное влияние на развитие общества во второй половины 19 начала 20 вв. и марксизм стали считаться синонимами.

Общество, по мнению Маркса, не является открытой моделью счастливого строя. Коммунизм, считали марксисты, - это закономерный результат развития цивилизации.

Последователи концепции полагали, что капиталистические отношения формируют условия для социальной революции, устранению частной собственности, перехода к социализму. Марксисты выделяли ключевое противоречие модели: оно возникало между общественной природой труда, сформированной рынком и промышленностью, и частной собственностью на производственные средства.

Капитализм, по мнению марксистов, создал своего уничтожителя - пролетариат. Освобождение трудящегося народа - цель социальной революции. При этом пролетариат, освобождая себя, устраняет формы эксплуатации и в отношении всех трудящихся.

К социализму, по мнению марксистов, общество может прийти только в процессе исторического творчества рабочего класса. А оно, в свою очередь, должно воплотиться через социальную революцию. В результате достижение социализма стало целью миллионов людей.

Становление коммунистической формации

Этот процесс, по мнению Маркса и Энгельса, предполагает несколько стадий:

• Переходный период.
• Установление социализма.
• Коммунизм.

Развитие новой модели - процесс длительный. Он должен основываться на гуманистических принципах, провозглашающих человека высшей ценностью.

Коммунизм позволяет, по мнению марксистов, сформировать и сознательных тружеников. В нем должно установиться общественное самоуправление. При этом государство как административный механизм должен перестать существовать. В коммунистическом обществе не должно быть классов, а должно воплотиться в установке "От каждого индивида по способностям и каждому - по потребностям".

Маркс считал коммунизм путем к безграничному расцвету человека, свободного от эксплуатации, началом подлинной истории.

Демократический социализм

На современном этапе развития общества сформировано огромное количество различных политических и общественных течений. Идеология социал-демократии, столь популярной в настоящее время, корнями уходит к реформистскому направлению во 2 Интернационале. Его идеи представлены в трудах Бернштейна, Фольмара, Жореса и пр. Особое влияние на нее оказали и концепции либерального реформизма, в числе которых и кейнсианство.

Отличительная черта социал-демократической идеологии - стремление к реформизму. Концепция обосновывает политику регулирования, перераспределения прибыли в рыночной экономике. Один из видных теоретиков Второго Интернационала Бернштейн категорически отрицал неизбежность уничтожения капитализма и наступление в связи с этим социализма. Он полагал, что социализм нельзя сводить к замене частнособственнических отношений общественными. Путем к нему является поиск новых коллективных форм производства в условиях мирного становления капиталистической экономической модели и политической демократии. Лозунгом реформистов стало высказывание "Цель - ничто, движение - все".

Современная концепция

Ее общие черты были описаны в 50-е гг. прошлого века. Основой концепции стала Декларация, принятая на международной конференции во Франкфурте-на-Майне.

В соответствии с программными документами, демократический социализм является путем, отличным и от капитализма, и от действительного социализма. Первый, как считали приверженцы концепции, позволил создать огромное количество производительных сил, но вместе с этим возвысил право собственности над правами гражданина. Коммунисты, в свою очередь, уничтожили свободу, создав другое классовое общество, новую, но неэффективную экономическую модель, основанную на принудительной трудовой деятельности.

Социал-демократы придают одинаковое значение принципам индивидуальной свободы, солидарности и справедливости. По их мнению, различие капитализма и социализма состоит не в схеме организации экономики, а в положении, которое занимает в обществе человек, в его свободе, возможности участвовать в принятии значимых для государства решениях, праве реализовать себя в той или иной области.

Государственный социализм

Выделяют 2 его формы:

• Основанный на абсолютном государственном контроле над экономикой. Примером являются командно-административная и плановая системы.
• Рыночный социализм. Под ним понимают такую экономическую модель, в которой приоритет отдается государственной собственности, но при этом реализуются принципы рыночной экономики.

В рамках рыночного социализма зачастую устанавливается самоуправление на предприятиях. Утверждается положение о том, что самоуправление (не только в производственной сфере, но и в обществе в целом) выступает в качестве первого элемента социалистичности.

Для этого, как считает Базгалин, необходимо развить формы свободной самостоятельной организации граждан - от всенародного учета до самоуправления и демократического планирования.

Недостатками рыночного социализма можно считать его способность воспроизводить многие проблемы капитализма, в том числе и социальное неравенство, нестабильность, негативное влияние на природу. Однако приверженцы этого направления развития общества полагают, что все эти проблемы должны быть устранены активным государственным вмешательством.

Современность (Modernity) была насквозь идеологизированной эпохой. Она такой уродилась. Идеология - “фирменный знак”, изоморфа Современности. До такой степени, что мы себе не можем представить без- и внеидеологического сознания и бытия. До такой степени, что любую систему идей, любую “идейно-политическую форму”, будь то светская или религиозная, отождествляем с идеологией, квалифицируем как ту или иную идеологию. Поэтому в один ряд попадают “либеральная идеология” и “идеология национализма”, “христианская идеология” и “идеология ислама”, “идеология империалистического разбоя” и “шовинистическая идеология”, “марксистско-ленинская идеология” и “идеология великодержавности”, “идеология национально-освободительного движения” и “идеология апартеида” и т.д.

Ясно, однако, что во всех этих случаях термин “идеология” употребляется в различных, порой несопоставимых смыслах; в этот термин вкладывается принципиально различное содержание. В результате термин “идеология” становится столь широким и всеобъемлющим, что лишается не только специфически научного, но и практического смысла: под “исламской идеологией”, “шовинистической идеологией” и “либеральной идеологией” скрываются столь разные, качественно несопоставимые сущности, что употребление по отношению к ним одного и того же термина “идеология” превращает последний в поверхностную метафору. Все оказывается идеологией: бытовые представления - “идеология”, и светские идеи - “идеология”, и религиозные представления - “идеология”. Но в таком случае, зачем термин “идеология” - есть “здравый смысл”, есть “религия”, есть… Нет термина для светских идей, выходящих за узкие рамки здравого смысла и тесно связанных с некими политическими целями. Последние не только предполагают наличие политики, отсутствующей как явление в докапиталистических обществах, и принятие обществом идеи развития как поступательного, прогрессивного развития, что опять-таки характерно только для капитализма.

Действительно, в докапиталистические эпохи и в докапиталистических обществах ни о какой идеологии не слышали, в ней не было нужды: и угнетатели и угнетенные артикулировали свои проблемы на религиозном языке в разных его вариантах (“господская религия - народная религия”, “большая традиция - малая традиция”). “Цель” угнетенных была естественной: как правило - возвращение в прошлое, в “Золотой век”, когда господа уважали “моральную экономику” крестьянина. Несколько сложнее обстояло дело в христианском средневековом социуме с его футуристичным катастрофизмом, но и там цели социальных движений формировались на языке религии, обходились ею, поворачивая ее против сильных мира сего. А когда и почему возникла нужда в идеологии? Когда появилось слово “идеология”?

Французский словарь “Робер” датирует первое употребление слова “идеология” 1796 г., а слова “идеолог” - 1800 г. “Запустил” термин “идеология” граф А.Л.К.Дестют де Траси. Он разъяснил его 20 июня 1796 г. в докладе “Проект идеологии”, прочитанном в Национальном институте наук и искусства, а затем в книге “Элементы идеологии” (1801). Для изобретателя термина идеология означала философскую систему, объектом которой были идеи и законы их формирования. Однако со временем, в 1820-1830-е годы, этот термин стал означать комплекс идей и ценностей, связанных не только и даже не столько с идеями, с “идеальным”, а с реальным обществом, с социальными процессами. Интересно, что резко отрицательно к “идеологам”, лидером которых был Дестют де Траси, отнеслись Наполеон, а позднее Маркс.

То, что некий термин, некое слово фиксируется определенной датой, не означает, что реальность, отражаемая этим термином, вообще не существовала. Но это также означает, что она возникла сравнительно недавно. И все же - “вначале было Слово” . Только терминологическая фиксация некой реальности превращает ее в социальный факт, в факт общественной жизни, творит ее как таковой. Это ученые не всегда следуют декартовскому правилу: “Определяйте значение слов” . Общество, как правило, придерживается его и фиксирует новинку - иногда устами ученых мужей, иногда просто с помощью “voxpopuli”.

Стремились ли Дестют де Траси и его коллеги “идеологи” к созданию некой единой и цельной идеологической схемы? Возможно, да. Собственно, контуры некой “единой и неделимой” протоидеологии западного (“раннекапиталистического”) общества как противостоящей религии проглядывали в Просвещении. В этом смысле “идеология” “идеологов” была, по-видимому, крайней точкой, последней попыткой такую идеологию создать. Не вышло. Через несколько десятилетий вместо одной идеологии возникли целых три: консерватизм, либерализм и социализм. Иными словами, Идеология западного общества капиталистической эпохи оформилась как тримодальное явление. По-видимому, было в сущности и логике капитализма, его развития в начале XIX в. нечто такое, что вызывало в качестве реакции возникновение идеологии/идеологий. Думаю, И.Валлерстайн правильно указал на это почти магическое нечто: изменение.

По мнению Валлерстайна, всемирно-историческое значение Великой французской революции заключалось в том, что после нее и в результате нее изменение (изменения) стало восприниматься как нормальное и неизбежное. Различия касались отношения к этой норме, ее конкретной форме, стремления затормозить или ускорить изменения, однако сам процесс изменений как структурная реальность стал признанным нормальным фактом социальной реальности. “Это широко распространенное признание и принятие нормальности изменения представляло фундаментальную культурную трансформацию капиталистической мир-экономики” .

Я бы добавил к тезису Валлерстайна о значении Французской политической революции английскую промышленную революцию, подкрепившую идею нормальности (политических) изменений экономически, производственно. Однако сам тезис представляется мне верным. Проследим за его развитием. Валлерстайн рассматривает идеологию/идеологии, во-первых, как институт, во-вторых, не изолированно, а в единстве с двумя другими институтами - социальными науками и движениями. Вся эта институциональная триада была результатом Французской революции (включая наполеоновские войны) и реакцией на нее. Нельзя не согласиться с отцом - основателем мир-системного анализа и в том, что идеология - это не просто мировоззрение, не просто Weltanschauung, не просто некая интерпретация мира и человека - все это характеризует и религию, и мифологию. Идеология - это такое особое мировоззрение, пишет И.Валлерстайн, которое “сознательно и коллективно формулируется с сознательными политическими целями… этот особый вид Weltanschauung может быть сконструирован только в ситуации, когда общественный дискурс признал нормальность изменения. Потребность в сознательной формулировке идеологии появляется только тогда, когда верят, что изменение нормально и поэтому полезно сформулировать сознательные среднесрочные политические цели” . Здесь, однако, следует кое-что добавить.

Во-первых, возможность ставить политические цели есть только там, где существует политическая среда, где сфера политики обособилась, выделилась из социального целого. В Европе (а политика и существовала только в Европе, став “роскошью Европейской цивилизации”) политика предшествует идеологии, возникает раньше ее. Хотя, безусловно, пожалуй, именно идеология окончательно формирует политическое как феномен и институт.

Во-вторых, представляется, Валлерстайн не вполне точен, когда увязывает идеологию с политическими целями. Те цели, о которых он говорит, на самом деле являются социальными (социально-экономическими) или, в лучшем случае, социально-политическими. Политическими же являются средства достижения этих целей, которые, будучи долгосрочными или среднесрочными, сами могут стать целями или целесредствами для достижения неких целей. Говорил же Ганди, что на самом деле противоречия между целями и средствами нет: средства достижения целей становятся целями - на какое-то время, а то и навсегда, по крайней мере, в политике. Полагаю, что, отождествляя социальные цели с политическими, И.Валлерстайн излишне политизирует проблему идеологии, недооценивая ее социальный аспект. Впрочем, и работы Валлерстайна, и мир-системный анализ - очень политизированы, в чем имеются как свои плюсы, так и минусы. Тем не менее различение социального и политического - при тесной связи этих измерений - в “системоопределяющих” целях идеологий представляется важным, в том числе и потому, что позволяет увидеть всю сложность явления идеологии; политизация в определении идеологии может примитивизировать последнюю до роли политической дубинки. Разумеется, идеологию можно использовать в качестве такой дубинки, но это не значит, что она является таковой. Равно как и не исчерпывается полностью теми характеристиками, которые предложил Валлерстайн, во многом упростивший, “спрямивший” в своих работах понятие идеологии.

Итак, согласно Валлерстайну, три возникшие в начале XIXв. идеологии - консерватизм, либерализм и марксизм - в самом общем плане отличались друг от друга отношением к изменению и конституировали себя как три различных ответа (и соответствующие им комплексы задач) на проблему изменения, развития. Три возможных ответа на вопрос о неизбежных изменениях таковы:

1) отрицательное отношение к изменениям, отсюда стремление затормозить их, подморозить;

2) положительное отношение к изменению, но принятие только постепенных изменений, основанных на преемственности;

3) положительное отношение к изменению, но неприятие постепенных изменений, а акцентирование революционных изменений, основанных на разрыве преемственности .

Первый ответ - консерватизм, второй - либерализм, третий - марксизм. Валлерстайн подчеркивает, что третья идеология - именно марксизм, а не социализм, поскольку “со временем единственным видом социалистической мысли, действительно качественно отличавшейся от либерализма как идеологии, был марксизм” . Повторю еще раз: определение идеологии и трех идеологий на основе их отношения к феномену изменения, развития - это самое общее и грубое приближение к проблеме. Но, говоря о том, что возможны и другие подходы к идеологии - от К.Мангейма и К.Поппера до М.Фуко, Ж.Бодрийяра, Ю.Хабермаса и А.Зиновьева - отмечу, что консерватизм, либерализм и марксизм имеют много существеннейших отличий, не связанных непосредственно с проблемой развития, а имеющих отношение, например, к разным способам идейного, ценностного отношения к религии, власти, к традициям исторического развития и т.д.

Если не учитывать все эти различия, нюансы и тонкости и сводить все к проблеме развития, то при определенном подходе, как это, кстати и произошло у Валлерстайна, можно получить Вудро Вильсона и Ленина в качестве представителей глобального либерализма - только потому, что оба ставили задачу самоопределения наций и обеспечения национального развития . Но по такой логике к “глобальным либералам” надо добавить Гитлера, разве он был против названных выше задач? Ясно, что гиперэкономизация определения идеологии, будь то консерватизм или либерализм, ведет, в конечном счете, к карикатуре, вульгаризации . Другое дело - учет экономической “переменной” и анализ того, интересы преимущественно каких социально-экономических групп отражает и выражает данная идеология.

Под таким - в большей степени внешним - углом, а также с общеоперациональной точки зрения типология идеологии Валлерстайна вполне может быть использована.

Три идеологических ответа, на феномен изменения/развития, по-видимому, исчерпали число возможных идеологий, институционализируемых в капиталистической мир-экономике XIXв. Действительно: качественно, принципиально различных и несводимых типов отношения к изменению может быть три - отсюда исходно три и только три идеологии. Как тут не поверить, что число правит миром? Да здравствует Пифагор! Однако “три” как число возможных базовых идеологий Современности и тримодальность идеологии как явления вытекают не только из предложенной Валлерстайном перспективы, но и из самой логики развертывания капитализма как системы, капиталистической собственности, о чем будет сказано ниже. Равно как и характеристики идеологий не исчерпываются лишь их отношением к изменению - это было бы слишком прямолинейно и одномерно, toosimpletobetrue. На самом деле, идеология и идеологии - далеко не одномерные явления. Западная система сконструирована таким образом, что индивиды, группы (корпорации) и государство выступают как субъекты. Западное общество - полисубъектное, полисубъектный треугольник, между “углами” которого постоянно идет борьба.

Любые социальные цели, политические средства и их идейные обоснования самым непосредственным образом затрагивают отношения в треугольнике, соотношение сил в нем. Поэтому та или иная идеология должна быть и интерпретацией отношений между субъектными “базовыми единицами” современного общества, особенно между группой (коллективом) и индивидом - пусть по поводу изменений или сквозь призму отношения к этим последним. Ясно, что три идеологии дают (должны давать) разный ответ на этот вопрос. Кроме того, каждая идеология вступала в свои отношения с религией и наукой - двумя другими европейскими формами организации знания, “духовного производства”, двумя другими элементами духовной сферы. Но прежде чем говорить об этих отношениях, а они были различными в трех рассматриваемых случаях, необходимо, хотя бы вкратце, остановиться на вопросе о соотношении идеологии, с одной стороны, религии и науки - с другой.

6. Религия, наука, идеология

В феодальной Европе, религия (христианство) обладала практически полной монополией на духовную сферу. В связи с этим именно она опосредовала и выражала отношение человека к истине (как божественной, трансцендентной - Вера, так и рациональной - Разум) и представляла (интерпретировала) в духовной сфере в качестве общей истины интересы особых (господствующих) групп. Поэтому, во-первых, социальные конфликты, борьба угнетенных и господствующих групп (а также внутри этих последних) вплоть до середины XVIIв. идейно оформлялись как религиозные; во-вторых, в этом смысле противоборствующие стороны говорили на одном языке, использовали одно и то же идейное оружие, а именно религию, христианство. Пусть с модификациями: ересь - ортодоксия, католицизм - народный католицизм (так, в народном католицизме история рождения Христа была принята, а идея первородного греха, в которой угадывается обоснование неравенства и эксплуатации, - нет) , но тем не менее идейная система была одной и той же. В этом, помимо прочего, находило отражение то, что под определенным углом зрения социальная структура и “композиция” господствующего класса были относительно просты. Господами были землевладельцы, организованные в иерархию. Если принципом раннего средневековья, раннего, незрелого феодализма был лозунгом “ Nulle seigneur sans homme ” , то принципом зрелого и позднего феодализма, феодализма как такового было “ Nulle terre sans seigneur ” . И все было ясно. При неполном совпадении богатства и знатности, при обилии локальных и промежуточных групп и подгрупп, особых статусов и т.д и т.п., делавших картину социальной структуры средневекового общества внешне очень сложной и мозаичной, все же в целом она была ясной, и это облегчало “социальный разговор” на одном языке, хотя и на различных социально-религиозных диалектах. Иными словами, в докапиталистическом западном обществе, на ранней (феодальной) стадии Европейской цивилизации религия выступала как идейная система, выражавшая Истину и Интерес (а до конца XIIIв. Веру и Разум) в качестве единого и слабо дифференцированного комплекса (ситуацию в религиозных неевропейских системах я оставляю в стороне - в силу специфики это особый разговор, для которого здесь и сейчас нет места).

Реформация, генезис капитализма (Великая капиталистическая революция 1517-1648 гг. и особенно ее финальная фаза - Тридцатилетняя война) привел (в ходе и посредством раскола как господствующего, так и угнетенного класса при все более активной и самостоятельной роли бюргерства в качестве третьего элемента, ломающего “бинарную оппозицию”) к тому, что идейное выражение Веры (истины божественной), Разума (истины рациональной) и Интереса стало постепенно принимать идейно и институционально различные и дифференцированные формы. И хотя социальные и политические конфликты XVI - первой половины XVIIв. выяснялись, а интересы артикулировались на языке религии, тенденция к взаимообособлению и обособленному представлению Веры, Разума и Интереса наметилась. Эпоха религиозных войн более или менее плавно перетекла в эпоху войн национальных государств, к формированию которых объективно и привели - прав К.Шмитт - религиозные войны. “Национализация” религии, т.е. обуживание, парциализация последней, обособление политики от религии, и морали от политики - вот одна из линий раскола прежней идейной целостности, и без этого, кстати, тоже не понять многое в идеологиях XIX в.

Научную революцию XVII в. следует рассматривать не столько как узконаучное событие (конкретные открытия), сколько как идейно-мировоззренческое (новые методы как следствие нового взгляда на мир, нового подхода к нему) и макросоциальное (превращение науки из “двумерной” - стиль мышления, тип деятельности - в трехмерную, в социальный институт, т.е. рождение науки как таковой, как особой, наряду с философией, схоластикой и т.д. формой организации позитивного и рационального знания). Хотя явное и фиксированное противостояние Веры и Разума началось с 1277 г. (запрет 219 “вредных доктрин”, пытавшихся примирить Веру и Разум), институционально это противостояние было оформлено в ходе и посредством научной революции.

Если наука как институт оформилась в XVII-XVIII вв., то возникновение и оформление идеологии произошло позже. Даже если признать Просвещение несостоявшейся единой светской рациональной протоидеологией (“единая” идеология, в отличие от “единых” религии и науки, невозможна), то придется констатировать 100-150-летнее запаздывание. Ну а если говорить об идеологии как тримодальном явлении, то здесь “срокá” увеличиваются до 200-250 лет.

В любом случае, в так называемую “раннекапиталистическую” (“раннесовременную” - earlymodern, как не очень удачно выражаются на Западе) эпоху наметился раскол единого идейно-институционального христианского комплекса на три отдельные сферы, каждая из которых стала особой формой отношения к реальности и представления истины как “сгущенной”, “сконденсированной” реальности. Любая идейная система есть отношение к реальности, представленной в идейно-упорядоченном виде, т.е как истина и ценность. В этом смысле любое отношение к реальности есть отношение к истине (реальности - как - истине) и ценностям или ценностное отношение (либо на рациональной, либо на иррациональной основе), по крайней мере, в Капиталистической системе. Эти сферы суть: 1) собственно религии (отношение “субъект - Бог”, “субъект - абсолют”, “субъект - дух как божественная, трансцендентная истина”; это комплекс отношения, основанный на Вере); 2) наука (отношение “субъект - истина”, освобождение от веры и, строящееся на рациональной основе, как самодостаточной теоретически - “субъект - понятие”); 3) идеология (отношение “субъект - истина”, выраженное секулярно и пропущенное сквозь призму особых социальных интересов; отношение “субъект - интерес” особой группы, в котором интерес данной группы представлен как универсальная истина и всеобщее благо).

Религия и наука, будучи диаметрально противоположны по принципам, целям и основам знания (вера и разум), схожи друг с другом как всеобщие (универсальные) и содержательные системы знания. И религия, и наука стремятся к Истине в качестве субстанции, противостоящей обществу в целом. Другое дело, что использоваться религия и наука могут в интересах отдельных классов, групп, корпораций, могут выполнять и такую функцию, однако, в данном случае, во-первых, вступает в противоречие с субстанцией; во-вторых, может быть направлена против тех, кто таким образом использует религию и науку. С точки зрения функционально-частного, а не содержательно-общего использования наука и религия суть опасные и обоюдоострые средства.

Идеология, в отличие от религии и науки, есть частное и функциональное знание: частное - поскольку оно ищет и отражает истину, противостоящую не обществу в целом, не человеку вообще, но особой группе; функциональное - поскольку само содержание знания определяется интересами и в интересах особой социальной группы, т.е. является их социальной функцией. Повторю: религия и наука как всеобщие (универсальные) и содержательные формы знания могут использоваться и интерпретироваться в особых, групповых социальных интересах, однако это есть акт, нарушающий имманентные цели и суть религии и науки. Идеология же по своей социальной природе и целям есть форма идей, исходно ориентированная на специфическое, обусловленное особыми интересами отношение к реальности-как-истине, на искажение и отрицание этого отношения как универсального и содержательного, на ограничение истины, т.е. на ее функционализацию, прав Л.Фойер, который считает, что для идеологии, в отличие от науки, нет объективной истины, поскольку идеология связана с интересами . Правда марксизм всегда претендовал на знание объективной истины, но марксизм в отличие от консерватизма и либерализма, провозгласил себя научной идеологией, что, как мы увидим, стало его силой и слабостью одновременно.

Будучи отрицанием одновременно и религии, и науки и стремясь объективно вытеснить их, подменив собой, идеология никогда не может и не сможет этого сделать ввиду тех имманентных ограничений, которые налагает на нее ее социальная и гносеологическая природа и которые проявляются в неразрешимом противоречии между исходной социопознавательной специфичностью и функциональностью, с одной стороны, и стремлением представить их как социальную всеобщность и содержательность - с другой, между претензией на представление классово ограниченной реальности как социально всеобщей истины и отсутствием содержательной и универсальной основы для этого.

Снять это противоречие, функционально компенсировать имманентно незавершенный характер идеологии относительно реальности и истины призвано использование идеологией элементов как науки, так и религии. Секулярные, рациональные, научные элементы компенсируют незавершеннось идеологии с рациональной точки зрения, религиозные же дополняют идеологию там, где она “незавершена” религиозно/иррационально. Поэтому, хотя своим функциональным характером идеология адекватна промышленному капитализму с несовпадением функциональных и субстанциональных аспектов его бытия, в результате чего резко усиливается автономия идеологии; хотя именно идеология выражает социальные конфликты мировой капиталистической системы в ее зрелом (1848-1968) состоянии и сменяет в этом качестве религию как идейную форму социальных конфликтов периода генезиса и ранней стадии капитализма (XVI-XVIIIвв.); хотя именно идеология выступает как средство критики религии, несмотря на все это, идеология, будучи частичным секулярным знанием, не только никогда не может избавиться от религиозных, иррациональных элементов, но даже сама изобретает и внедряет их, чтобы избежать самоубийственной для нее, чистой секулярности и рациональности (культ Высшего Существа у якобинцев, языческие элементы культа Вождя и культа мертвых у большевиков и т.п.). В ситуации полной чистоты и ясности идеология оказывается в положении “голого короля” - становятся видны все или почти все ее, скажем так, неадекватности; частичная и функциональная рациональность оборачивается целостной субстанциональной нерациональностью или даже иррациональностью, бесстрастный лик Общей Истины превращается в хищный оскал Группового Интереса; и идеология выталкивается в неблагоприятную позицию по отношению к содержательным в своей всеобщности и всеобщим в своей содержательности формам знания. В то же время в той или иной степени (в разных идеологиях - разной и по-разному) идеология, по определению, являясь светской формой, должна акцентировать рациональность, научность и потому, что частично-функциональное представление реальности, “частично-функциональная” истина либо таит в себе опасность иррационального, либо даже может выглядеть иррационально.

В своем реальном функционировании идеология выступает как рациональное отношение к реальности, ограниченной как истина отдельной социальной группы; выступает она в более или менее ограниченном единстве с элементами религии (веры, всеобще-иррационального знания) и науки (разума, всеобще-рационального знания), а потому идеология - это социально (или классово) ограниченное рациональное знание или функциональное знание. Знание, в котором социальная функция доминирует над реальным содержанием и искажает его в определенных интересах. Идеология - это ни в коем случае не просто комбинация науки и религии, их элементов - это такое идейное единство, в котором частное, социально ограниченное, а потому функциональное знание воспроизводит себя посредством использования всеобщих содержательных форм и господства над ними. Поэтому даже в самой “научной” идеологии идеология, т.е. конденсированный особый социальный интерес, всегда будет господствовать над универсальным рациональным знанием, направлять и определять его; социальная функция будет всегда определять понятийное содержание, “разжижать” или даже подменять его; господство частного рационального (интереса, знания) над всеобщим рациональным будет ограничивать само рациональное и ставить предел на пути рационального и реального понимания мира. При этом чем больше и сильнее научные претензии идеологии, тем внешне она респектабельнее, современнее, но тем более она уязвима внутренне, тем легче противопоставить ей ее же научный “сегмент”.

7. Система идеологий и капитализм как система

Как известно и как уже говорилось выше, идеология (Идеология) возникла как тримодальное явление, как три идеологии, в отличие, например, от христианства, которое изначально было моносистемой и лишь в ходе дальнейшей длительной эволюции дробилось и ветвилось. И.Валлерстайн убедительно показал, как и почему идеологий могло и должно было быть именно три, - в соответствии с отношением к изменению, с возможными позициями по поводу изменения-развития. Таких позиций действительно может быть только три. Но не только по логически-цифровой, “пифагорейской” причине, которую привел Валлерстайн и которая определяется феноменом изменения, а еще и по другой, более глубокой причине. Последняя связана не с объектом реагирования, а с субъектом, и задача ее понимания требует продолжить аналитический путь с того места, где Валлерстайн, к сожалению, остановился.

Идеология как особая форма выражения социальных интересов зрелого (промышленного, формационного) капиталистического общества не может существовать в единственном числе в соответствии с сутью, законами развития капиталистической собственности, а не только по логике реакции на ставший неизбежным факт изменения - последнее носит в большей степени внешний характер, а потому очевиднее и легче фиксируется эмпирически, тем более что мир-системный анализ фиксирует прежде всего более или менее внешние пласты бытия капиталистической системы.

Как писал В.В.Крылов, лишь в действительном процессе производства капиталу, который функционирует в качестве производительного, принадлежат непосредственно все прочие факторы труда, а не только овеществленный труд. Как только процесс труда кончается, “вне активно осуществляющегося процесса производства капитал уже не покрывает собой все элементы и факторы совокупного процесса производства” . Действительно, природные факторы принадлежат землевладельцам (частным или государству), рабочая сила - наемным работникам, социальные факторы производства - тем, кто организует разделение и комбинацию труда, а именно государству в лице бюрократии; духовные формы производства принадлежат особым корпорациям в виде институтов, университетов. Таким образом, делает вывод Крылов, вне действительного процесса труда, т.е. как совокупный процесс производства, система отношений капиталистической собственности оказывается шире, чем капитал сам по себе, хотя он и конституирует всю эту систему элементов . Исходя из своего анализа капитала, капиталистической собственности, В.В.Крылов показал, почему и как капитал развертывается в многоукладную систему, почему и как капитал не является и не может являться одной-единственной формой капиталистической собственности, отсюда - мировая капиталистическая система как многоукладная, включая “некапитализм(ы)” и антикапитализм.

Но тот же анализ В.В.Крылова показывает, почему и как при капитализме невозможен один-единственный господствующий класс или одна-единственная господствующая группа, как, например, феодалы при феодализме или рабовладельцы при антично-рабовладельческом строе. Если оставить в стороне бюрократию как персонификатора функции капитала, то, по субстанциональной линии, господствующих групп в зрелом капиталистическом обществе должно быть как минимум две: те, чьей основой являются действительный процесс труда (производства) и прибыль, и те, чьей основой являются природные факторы производства и рента, являющиеся, однако, не пережитком докапиталистического строя, а выступающие интегральным элементом самого капитализма. Я уже не говорю о представителях торгового, а позднее - финансового капитала.

Несводимость капиталистической собственности к капиталу объясняет целый ряд “странностей” капитализма и буржуазии. Например, тот факт, что буржуазия всегда стремилась не столько буржуазифицироваться, сколько аристократизироваться. И дело здесь не в том, что граф де Ла Фер привлекательнее господина Журдена. Дело в том, что только вкладывая средства в землю и стремясь таким образом получать часть прибыли от своего капитала, как от ренты, т.е. прибыли, связанной с монополией, исключающей или минимизирующей капиталистическую конкуренцию, капиталист может относительно обезопасить свое будущее и будущее своих детей от колебаний рынка, от взлетов и падений прибыли, от рынка и в этом смысле - от капитализма .

Сам по себе капитал обеспечивает только настоящее, поскольку именно в нем протекает действительный процесс производства, в нем куется прибыль, тесно связанная с конкуренцией. Будущее обеспечивается вложением в прошлое - в землю, в недвижимость, владение которыми монопольно и подрывает конкуренцию. В этом, помимо прочего, заключается и причина того, что буржуазия (даже) в ядре капиталистической системы не создала собственного социального и культурного идеала, а заимствовала таковой у аристократии, т.е. подчинилась социокультурному идеалу того слоя, с которым по идее должна была бороться или, скажем мягче, сталкиваться во всех сферах, включая культуру и ценности. Даже в Англии, на родине промышленной революции, социальным идеалом в XIX в. (да и в XX тоже) был не буржуа-фабрикант-капиталист, а джентльмен, сельский сквайр. Как заметил М.Дж.Винер, идеалом британского образа жизни являются спокойствие, стабильность, традиции, тесная связь с прошлым, преемственность с ним . Не случайно в Англии говорят о “джентрификации буржуазии”. Не все просто и с социальным идеалом в континентальной Европе: ни во Франции, ни в Германии буржуа им не является.

Крыловский анализ показывает, что капитализм, будучи единством капитала и некапиталистических форм собственности, есть “борьба и единство противоположностей” монополии и рынка, ренты и прибыли. Это, в свою очередь, раскрывает смысл броделевской фразы: “Капитализм - враг рынка” , - которая вне анализа капиталистической собственности остается лишь красивым французским парадоксом, mot, еще одним артефактом французской интеллектуальной культуры.

Разумеется, нельзя излишне жестко противопоставлять господствующие интересы, группы и классы капиталистической системы по линии “прибыль - рента”, реальность сложнее, чистых типов нет, большинство обладателей прибыли стремятся подстраховаться рентально. И все же. Поскольку это получается не у всех и не у всех в равной степени, поскольку различные виды деятельности тяготеют в большей степени либо к рынку (прибыль), либо к монополии (рента), наконец, поскольку с ростом “капиталистической мир-экономики” росло, расширялось ее европейское ядро, что особенно на первых порах усиливало его социальную и экономическую (укладную) неоднородность, выделяются два основных типа деятельности и отвечающие им комплексы интересов - с соответствующим отношением к изменению, за которым скрывается и сутью которого является действительный процесс труда в рамках совокупного процесса производства капиталистического общества.

С этой (но только с этой, поскольку идеология есть явление тонкое и многомерное) точки зрения либерализм есть утверждение и выражение социального процесса производства по отношению к другим фазам совокупного процесса производства; капитала как собственности - по отношению к другим формам собственности в рамках капиталистической собственности; прибыли - по отношению к другим формам извлечения дохода.

С этой же точки зрения консерватизм есть отрицание капитала как бы извне собственно капиталистического производства. Точнее, грубо говоря и отвлекаясь от цивилизационных (“социокультурных”) и индивидуальных составляющих, которые очень важны, это наступление на капитал как собственность (и соответствующие ему социально-политические формы) с позиции прежде всего тех форм капиталистической собственности, которые связаны с землей (рента), монополией (в том числе на рынке, ибо часто связаны с заморской торговлей). Иными словами, консерватизм - это отрицание - в рамках капиталистической собственности - капитала как субстанции овеществленного труда с позиций другой же субстанции - природы, не переделанной трудом, но уже включенной в капиталистическую систему и “вращающуюся” по законам ее “кругооборота”.

Еще раз хочу подчеркнуть, что речь идет о социальных и экономических интересах, лежащих в основе идеологий, а не о том, почему и как те или иные люди становятся либералами, консерваторами или марксистами. В этом сверх-жестокой классовой привязки нет: отпрыск буржуазной семьи может стать марксистом, обедневший землевладелец - либералом, а капиталист - консерватором или, как Энгельс, марксистом. Люди из разных социальных групп могут прийти к одним и тем же идеологическим убеждениям, а представители одной и той же группы - оказаться по разные стороны идеологических баррикад. Я уже не говорю об индивидуально-биографических особенностях, окрашивающих в неповторимые цвета одну и ту же идеологию в “исполнении” разных людей. Так, консерватизм Ж. де Местра, Токвиля, Шатобриана и Л. де Бональда был разным, оставаясь в то же время консерватизмом Наконец, многие люди из разных социальных групп вообще не разделяют никакой идеологии - плевать на идеологию, по крайней мере, осознанно. Неосознанно, подсознательно, правда, дело может обстоять иначе, но это уже скорее сфера социальных инстинктов.

И тем не менее в целом связь между социальной группой, местом в системе капиталистической собственности и идеологическими пристрастиями, при всей автономии идеологии по отношению к сфере материального производства, экономики (и чем более развито капиталистическое общество, тем эта автономия больше) просматривается.

Итак, о консерватизме и либерализме сказано, и из сказанного понятно, почему сначала возникает консерватизм, а затем либерализм. Последним из трех великих идеологий возникает марксизм. А что же он? Ясно, что марксизм - это отрицание капитала и капитализма. Но какое? С каких позиций, на какой основе? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сделать небольшой экскурс в сферы знания, которые ныне непопулярны, но по мере продвижения мира в XXI в. будут приобретать все большее значение, - политическая экономия и философия капитализма как системы.

8. Субстанция и функция

У каждой общественной системы есть ее социальное “тело”, субстанция, обладающая некими функциями, атрибутами. Все это, как и факт противоречия между субстанцией и функцией, - довольно тривиально. Чем примитивнее социальная система, чем больше общество зависит от природы, чем больше природные факторы производства господствуют над искусственными, а живой труд - над овеществленным, тем более простыми и менее острыми являются эти противоречия, тем больше функция “утоплена” в субстанции, тем меньше ее автономия.

Субстанция - это, прежде всего, материальное производство, отношения, складывающиеся в ходе него и по его поводу, т.е. в ходе распределения факторов производства (собственности). Функция (или функции) - это уже те отношения, которые складываются вокруг субстанции, по ее поводу, выступают в качестве ее атрибутов, и чем сложнее и развитее субстанция, тем больше функций, тем больше и очевиднее их несовпадение с ней, тем они автономнее; функции - это управление (“государство”), регуляция социального поведения (“политика”), коммуникации. У функции - свои структуры и формы организации, как и у субстанции.

Максимальной остроты противоречие между субстанцией и функцией (а также между содержанием и формой) обретает при капитализме, когда экономические отношения становятся системообразующими производственными, социальное насилие содержательно обособляется из сферы производственных отношений и возникают формы, регулирующие (в)неэкономические отношения индивидов и групп. Кроме того, при капитализме функционально снимается противоречие между отношениями производства и обмена - эксплуатация осуществляется как обмен рабочей силы на овеществленный труд (“капитал”), входит в ткань производства, в результате обмен приобретает значительную автономию, а внешне вообще может показаться, что он диктует свою волю производству. Ведь капитализм - это, помимо прочего, товарное производство с целью получения прибыли, т.е. увеличения (меновой) стоимости. Любой продукт, попадающий на товарный рынок, становится товаром, независимо от того, в какой социальной системе, при каких социальных порядках он произведен и как соотносятся в нем естественный и искусственный субстраты. Функционально обмен при капитализме превращает в стоимость то, что не является ею и не создается производительным капиталом. Иными словами, обмен выступает одновременно и основой производства, чего не было ни в одной докапиталистической системе, и ее специфическим функциональным органом, чего до капитализма тоже не было. При этом происходит максимальная функционализация производственных отношений.

С капитализмом социальная функция становится таковой в строгом смысле этого слова, порывая с субстанцией, “выныривая” из нее и утрачивая субстанциональные, материальные, природные характеристики, а потому не только функционализируется, но и социализируется. Процесс производства становится социальным не только по содержанию, но и по форме. Чем функциональнее и социальнее производственные отношения, тем мощнее они подстегивают развитие производительных сил, тем быстрее его темп.

Капитализм, благодаря функциональному характеру своих производственных отношений, в этом плане побил все рекорды. Например, производственные отношения рабовладельческого или феодального обществ, представляющие собой отчуждение воли трудящегося, т.е. превращение его полностью или частично в “говорящее орудие”, в некую природную субстанцию, несут на себе большой субстанциональный отпечаток. Они сконструированы так и для того, чтобы функцию превращать в субстанцию, чтобы натурализовать общественные отношения по поводу присвоения природы. В этом смысле докапиталистические общества (и чем древнее, тем в большей степени) “сконструированы” и действуют так, чтобы свести к минимуму какую-либо функцию, кроме той, что растворена в субстанции, погружена в нее и если и “выныривает” из нее, то редко, невысоко и ненадолго. Капитализм, напротив, стартует с высокого уровня функционализации производственных отношений. Это - его начало. Логическим концом капитализма должна быть (и может быть) только полная функционализация производительных сил. Это соответствует функционализации как макрозакону развития производительных сил капитализма.

Благодаря именно автономии функций капитала, их способности приобретать некапиталистические формы (например, плантационное рабство), превращаясь просто в богатство в тех случаях, когда им не противостоит наемный труд, рынок становится по-настоящему мировым. Однако мировой аспект характеризует не только рынок, но и другие формы бытия функций. Причем в индустриальную, доэнтээровскую эпоху мондиализация, глобализация мира, охват его капитализмом развивались прежде всего по функциональной линии. Еще раз сошлюсь на В.В.Крылова, который подчеркивал, что до НТР капитализм был мировым явлением только как совокупный процесс общественного производства, тогда как в качестве действительного процесса производства он был по преимуществу явлением локальным, региональным (“североатлантическим”). Это несовпадение - одно из конкретных проявлений более общего несовпадения субстанции и функции капитала. И реализуется это несовпадение здесь двояко - как в социальном времени (по линиям: производительные силы - производственные отношения, производство - обмен), так и в социальном пространстве (мировой уровень, мир в целом как поле действия производственных отношений - локально-региональный уровень как поле действия индустриального производства).

Способность производственных отношений при капитализме действовать за рамками “своего” производства, вне их - ситуация невозможная ни для феодализма, ни для рабовладения. В последних случаях были возможны лишь чисто внешние, даннические формы отношений и эксплуатации, не превращавшие объект эксплуатации функционально ни в рабовладельчески, ни в феодально эксплуатируемый. Способность, о которой идет речь, позволяла капиталистическим производственным отношениям как мировому, универсальному обмену, поле которого - мировой рынок, превращать - функционально - в товар (придавая капиталистический характер) любые объекты, попадающие на этот рынок, независимо от того, произведены они индустриальным или ручным способом, в капиталистическом обществе или где-нибудь на племенной периферии арабского или африканского мира. Что еще более важно, систематическая эксплуатация капиталом таких некапиталистических форм автоматически становится капиталистической по функции. Возникающая капиталистическая эксплуатация без капиталистического способа производства есть еще одно проявление несовпадения субстанции и функции капитала, способность последней как “энергии” существовать автономно от “материи”, “вещества”.

Но функциональная капитализация мира не останавливается на уровне эксплуатации, а потому несовпадение субстанции и функции капитала обретает и другие формы. Она идет глубже - на уровень отношений собственности и социально-экономических систем. Парадокс в том, что к концу XIXв. Капиталистическая Система пришла с большим количеством некапиталистических (докапиталистичеких) укладов, чем их было, например, в конце XVI или в конце XVII в.! По идее капитализм должен был уничтожать докапиталистические формы, а вышло наоборот, он их умножил. Иными словами, капитализм не реализовал, не смог реализовать себя в качестве глобальной, единой социально однородной мировой капиталистической системы (формации, если пользоваться марксистским термином). Ну а в начале XX в. эту неоднородность усугубил коммунизм. Глобальной качественно однородной капиталистической формации не получилось.

Разумеется, сохранение каких-то некапиталистических и докапиталистических структур можно отчасти списать на сопротивление местных обществ, на неспособность капитала проглотить и переварить огромные пространственные и демографические массивы. Но это так только отчасти. Потому что целый ряд структур капитализм мог уничтожить, но не уничтожил. Исторически капитализм, как правило, уничтожал только те докапиталистические формы, которые, будучи доклассовыми, не могли обеспечить минимально необходимого (для старта капиталистического типа эксплуатации) уровня прибавочного продукта. Персонификаторы таких форм либо сгонялись с их земель, либо уничтожались. Но, внимание! - на их месте капитал уже от себя создает опять же докапиталистические по своему социальному содержанию уклады - плантационное рабство, латифундии, мелкую собственность в белых поселенческих колониях XVII-XVIII вв., еще не ставшую буржуазной, но такую, которой в данной местности до капитализма не было.

Перед нами - воспроизводство некапиталистических форм на капиталистической основе в целях самого капитала там, где он не может производить стоимость, выступая в качестве производительного капитала, а способен лишь присваивать ее. Заметим это: капитализм в своих интересах может создавать некапиталистические формы или даже превращаться в них. Это - принцип его существования. Это “буржуазное происхождение небуржуазных форм” (Маркс), эта “капиталистическая отсебятина” и есть реализация несовпадения субстанции и функции не только по линии производства, но и по линии собственности.

Трудно перенести на некапиталистическую почву капитал-субстанцию, субстанциональные аспекты капитализма; значительно проще обстоит дело с функциональными аспектами. Их структуры - администрацию (“государство”), армию современного типа, коммуникации, организацию знания, идей - заимствовать значительно легче. Для этого не нужно быть обладателем капитала-субстанции “у себя дома”, достаточно стать функциональным элементом мировой капиталистической системы, причем опять же необязательно по линии экономики, достаточно политики, межгосударственных отношений, как это и произошло в России при Петре I. При этом функциональная капитализация совершалась и происходила за счет субстанциональной капитализации и в ущерб ей, когда уничтожалось все или почти все имеющееся субстанционально “предкапиталистическое” и блокировалось развитие нового. Это опять же Россия Петра I и его преемников. Но далеко не только Россия. Например, функциональная капитализация Индокитая (да и Юго-Восточной Азии в целом) привела к тому, что диахронные в истории Западной Европы, т.е. в ядре капиталистической системы, процессы первоначального накопления капитала (генезис капитализма) и капиталистического накопления на индокитайской периферии (и многих других частях периферии и даже на полупериферии) становятся синхронными. Более того, вступают в борьбу друг с другом, и первоначальное накопление постоянно блокирует накопление капиталистическое, т.е. развитие капитализма , ведя к самовоспроизводству долго- или даже “вечноигранию” фазы создания предпосылок. Таким образом, при капитализме в капиталистической системе мы имеем максимальное несовпадение, противоречие между субстанцией и функцией капитала и - соответственно - структур и групп, воплощающих их в социальной реальности. При капитализме (и только при капитализме) принципиально возможно отрицание субстанции капитала посредством и на основе его же функций - вплоть до полного отрыва. Более того, тотальное, полномасштабное отрицание капитала и капитализма возможно только на функциональной основе и как функциональное; субстанциональное отрицание всегда будет частичным, непоследовательным и компромиссным. “Оторвавшаяся”, “взбесившаяся” функция, уничтожающая субстанцию, - это и есть коммунизм . Но это уже другая тема, вернемся к марксизму, к вопросу о том, что есть марксизм как идейно-политическая позиция по отношению к капитализму.

9. Марксизм как идеология и “марксизм-ленинизм” как антиидеология (“власть-знание”)

В свете того, о чем сказано выше, марксизм выступает как отрицание капитализма внутри совокупного общественного процесса, но не на основе субстанции, не в рамках действительного процесса производства, а на основе функций капитала, с их помощью. Здесь функциональные аспекты совокупного процесса общественного производства в целом как бы обрушиваются на один из его элементов (или на несколько элементов).

Марксизм - идеология целостного функционального отрицания капитала.

Получается, что марксизм объективно есть идеология тех социальных групп, которые воплощают в своем бытии функциональные аспекты капитализма как противостоящие субстанциональным, и отрицают вторые с позиций первых. Маркс ошибочно посчитал персонификатором функционального отрицания капитализма пролетариат, с которым ошибочно же отождествил европейские, прежде всего английские, низы первой трети XIX в. Капиталистический же, формационный пролетариат на самом деле является персонификатором субстанции, агентом капитала как содержания и действует внутри него. Поэтому-то социал-демократическое движение лишь первоначально выступало против капиталистических порядков, а затем постепенно интегрировалось в них, поскольку противоречие, отрицание здесь имеет место в рамках одного качества - субстанции, а потому не может быть полным: это означало бы самоотрицание, социальное самоубийство рабочего класса.

Борьба рабочих ядра капиталистической системы против капитала под знаменем марксизма была не столько адекватным марксизму политическим движением, сколько результатом врéменного, обусловленного неразвитостью самого капитализма совпадением еще не полной обособленности, расчлененности двух принципиально различных форм социального отрицания - внутрикапиталистического, в рамках самого капитала (овеществленного труда) как субстанции, с одной стороны, и антикапиталистического - отрицания капитала как субстанции его социальной функцией - с другой. Можно сказать, что длительное время функциональное отрицание капитала внутри самого капитализма проявлялось в неадекватной ему содержательной форме и (или) совпадало с неадекватной формой. Однако по мере развития капитализма база для этого истончалась и исчезала. Вехи этого процесса - идеологический и организационный кризис социал-демократии и марксизма на рубеже XIX-XXвв. (ревизионизм против ортодоксии на Западе, меньшевизм против большевизма, особенно в его крайней, необольшевистской - ленинской - форме в России), крах II Интернационала во время первой мировой войны, австромарксизм и, наконец, Бад Годесберг (1959), который формально зафиксировал фактически уже наступившую смерть “ортодоксального марксизма” и антикапитализма “рабочих партий”. И.Валлерстайн “с подачи” Н.Элиаса верно называет эту разновидность “марксизмом партий”, но ошибочно смешивает в одну кучу Каутского, Ленина и Сталина, социал-демократические и коммунистические партии , демонстрируя непонимание непартийной природы коммунистической партии, их властного содержания и принимая форму за содержание.

В ядре, в центре капиталистической системы, где капитал силен прежде всего как субстанция, его функциональное отрицание вообще имеет крайне мало шансов на успех (Франция - 1871 г., Германия - 1918, 1923 гг.) и может существовать лишь до поры как элемент внутрикапиталистических “стадиальных отрицаний”. Иное дело - полупериферия и периферия, где сильны функциональные аспекты капитала, а субстанционально он слаб; где капитал выступает, прежде всего, как функция, нередко - в некапиталистической или раннекапиталистической форме - и где сама капиталистическая эксплуатация носит функциональный характер и развивается на основе не столько местных доиндустриальных производительных сил, сколько мирового рынка и индустриальных производительных сил центра. В результате чего, несмотря на слабость или даже отсутствие местной капиталистической субстанции, противоречие между субстанцией и функцией капитала носит острый характер, а функция значительно более сильна и автономна, чем в центре. В такой ситуации принципиально возможен полный отрыв функции от субстанции, приобретение ею самостоятельности и создание адекватной ей структуры, отрицающей капитализм. Поскольку отрицание носит функциональный характер, исходное социальное содержание агента отрицания значения не имеет.

В результате марксизм как идеология находит адекватную себе социальную ситуацию на полупериферии мировой капиталистической системы, не зависит жестко и непосредственно от социальной природы персонификатора отрицания и от уровня развития производительных сил данного общества (вспомним Ленина, Мао, Кастро и т.п.). Генетически марксизм становится идеологией захвата власти (государства), а функционально (или негативно содержательно) - идеологией обеспечения индустриального развития на антикапиталистической основе в национально ограниченных рамках (отрыв функции от субстанции в мировом масштабе в условиях промышленного капитализма, - а именно его противоречия и выражает исходно марксизм как идеология, - невозможен). При этом идеология утрачивает свои идеологические характеристики и превращается в отрицающую идеологию как явление власть-знание, универсалистские претензии которого становятся фактором легитимности существования этой власти в национально-ограниченном пространстве. Это и есть марксизм-ленинизм, т.е. идеология марксизма, превратившаяся во власть-знание, утратившая черты идеологии и борющаяся с немарксистскими идеологиями уже не только как с немарксистскими, но и как с идеологиями, точнее как с Идеологией.

“Марксизм-ленинизм” отрицает либерализм, консерватизм и “неленинские формы марксизма” не по отдельности, не как рядоположенные, а в целом, как целое, как Идеологию. Будучи коррелятом коммунистического строя, т.е. всевластия власти, “власти власти” (кратократии), снявшим в себе, выражаясь марксистским же языком, “противоречие между базисом и надстройкой” и оказавшимся по ту сторону их дихотомии, “марксизм-ленинизм” не может терпеть и отрицает любую идеологическую форму, поскольку она автоматически, самим фактом своего существования подрывает основы его бытия. В то же время внешне, по форме “марксизм-ленинизм” должен был оставаться и остаться идеологией - так же, как негосударственная, отрицающая государственность структура СССР должна была внешне, по форме выступать как государство со всеми внешними атрибутами. Таковы правила игры - Большой игры - мировой капиталистической системы: любая суверенная политическая структура, чтобы быть допущенной в игру, должна выступать элементом межгосударственной системы, т.е. государством, по крайней мере, внешне. Аналогичным образом любая идейная система Современности - “доидеологическая”, “антиидеологическая” или “неидеологическая” - должна выступать как идеология.

Это касается не только “марксизма-ленинизма”, но, например, таких форм, как национализм или исламизм. Сам по себе национализм идеологией не является. Однако в идеологизированном поле Современности он автоматически превращается в идеологию. Точнее, приобретает ее внешние атрибуты и претендует на идеологический статус.

Если национализм исторически возник на Западе в современную эпоху, т.е. в том месте и в том времени, с которыми исторически тесно связана идеология, и которые суть социокультурное “магнитное поле”, породившее идеологию как явление, то исламизм к этому всему не имеет никакого отношения. Его религиозный, интегралистский и антизападный характер не содержит в себе ничего идеологического. Однако поскольку исламизм возник как реакция на идеологическое и социокультурное давление Запада, капитализма, поскольку он выступает как идейно-политическое средство борьбы в современной мировой капиталистической системе, функционально, негативно и формально он приобретает идеологические черты. Западной универсалистской идеологии - будь то либерализм или марксизм, исламизм противостоит как идеология. Правда, по мере ухода Современности в прошлое и в связи если не с упадком, то с ослаблением универсалистских идеологий либерализма и марксизма антизападные идейные течения, по-видимому, все меньше будут примерять идеологические одежды и станут выступать в адекватной им этноцивилизационной или религиозной форме - этот процесс уже вполне различим. Иранская революция 1979 г. - тому пример и иллюстация.

Повторю главное: в идеологизированном мире Современности идеологическую форму приобретали даже такие идейно-политические явления, структуры и институты, которые содержательно возникали как отрицание идеологии, как антиидеология. И это несовпадение было внутренним системообразующим противоречием указанных явлений, структур и институтов. Нетрудно заметить, что несовпадение и противоречие, о которых идет речь, повторно-зеркально воспроизводят внутри форм, возникших на основе несовпадения субстанции и функции капитала, на основе противоречия между субстанцией и функцией, эти самые несовпадение и противоречие, интериоризируют их, превращая во внутреннее противоречие негативно-функциональных форм. Но противоречие это уже выступает как таковое между содержанием (антикапиталистическим) и формой (капиталистической, буржуазной), которую они вынуждены принимать в соответствии с логикой функционирования мирового капиталистического целого, в которое они вписаны, хотя и со знаком “минус”. Это относится и к “марксизму-ленинизму”.

Именно в форме “марксизма-ленинизма”, трансформирующегося затем в “маоизм”, “чучхе” и т.п., марксизм успешно распространялся на полупериферии и периферии. Особенно в тех странах Азии, где идейные (“религиозно-этические”) системы фиксировали жесткое закрепление групповых социальных ролей и полномасштабную регуляцию их властью, т.е. были “власть-знанием” генетически, на “докапиталистической” основе, а не как отрицание капитализма и его идеологий. “Недоидеология”, если можно так выразиться, и “постидеология”, “гиперидеология” совпали по негативу - как “азиатские способы производства” и “реальный коммунизм”. Но это - далеко не единственная причина успеха “марксизма” (“марксизма-ленинизма”) в неевропейском мире.

Дело еще и в следующем. Будучи такой критической социальной теорией и идеологией, которая возникла на пересечении нескольких линий социального, экономического и идейно-политического развития и отразила взаимодействие (позитивное и негативное) между различными типами исторических систем (и между системами одного типа) - Европейской цивилизацией, буржуазным обществом и мировой капиталистической системой, марксизм объективно мог быть использован как средство идеологического отрицания и в его рамках - социального теоретического анализа любой из этих систем. Будучи антикапиталистическим, он мог стать основой и орудием критики европейского капитализма (капитализма “ядра”) и “изнутри”, и “извне”, с позиций мировой системы - как в целом, так и с “точки зрения” ее периферийных и полупериферийных элементов (докапиталистических и некапиталистических). В то же время без серьезного нарушения его внутренней логики марксизм может быть использован как средство критики мировой системы и капитализма с позиций как европейской цивилизации, так и неевропейских цивилизаций. Наконец, он мог быть использован для критики европейской цивилизации с позиций капиталистической системы в целом.

Иными словами, благодаря функциональному антикапитализму марксизм приобрел черты содержательного антизападничества (“антиимпериализма”), реализуемого посредством западной же по происхождению системы идей. Перефразируя К.Леонтьева, который охарактеризовал чехов как оружие, которое славяне отбили у немцев и против них же направили, можно сказать, что марксизм - это оружие, которое Не-Запад (прежде всего Россия, а затем Восток) отбил у Запада и против него же направил; это оружие, которое не-капитализм отбил у капитализма и против него же направил: “Ступай, отравленная сталь, по назначенью” . Но дело в том, что в ходе “отбития” и изменения направления удара серьезнейшие качественные перемены происходят с марксизмом и как с марксизмом, и как с идеологией. Во-первых, он перестает быть марксизмом, т.е. специфической, одной из трех идеологий Большого Идеологического Треугольника Современности, перестает быть чисто западной идейно-политической формой. Во-вторых, он, как уже говорилось, вообще перестает быть идеологией по содержанию, а в значительной степени и по функции; только форма осталась, да и то не во всем.

В то же время необходимо отметить, что такие трансформации оказались (были) возможны только с марксизмом, у марксизма. Создается впечатление, что только в ходе этих трансформаций, посредством их и на их основе и смогло реализоваться на практике полное тотальное отрицание капитализма, характерное для марксизма, смогло реализоваться заложенное в нем, его “генетическая” программа. Только так могла реализоваться на практике идеология марксизма, т.е. путем самоотрицания. Похоже, было нечто в марксизме, что для полной реализации его на практике в качестве марксизма требовало преодоления его идеологичности, что бы по этому поводу ни думал сам Маркс. По-видимому, в самом марксизме неидеологическое было очень важным, но непроявленным компонентом, представляло собой hiddentranscript. Некоторые исследователи именно в этом видят идеологичность марксизма и ленинизма и противопоставляют его идеологию, в строгом смысле слова, либерализму и консерватизму. На мой взгляд, дело обстоит с точностью до наоборот. Именно либерализм и консерватизм были идеологиями, по крайней мере, с точки зрения их реализации на практике.

Либерализм и консерватизм реализовывали себя на практике, не переставая быть идеологиями, не исчезая как специфические качественные определенности. Это говорит не только об их специфике, но и о специфике самого марксизма и его места в Западной Системе или, более узко, в “цивилизации XIX в.”, и о специфике его роли в мировой капиталистической системе. Точнее говорить о спецификах. Одна из них заключается в том, что марксизм возник позже двух других идеологий. Ненамного позже, но в условиях бурного и динамичного XIX в. это “ненамного” - два десятка лет - дорогого стоит. Консерватизм и либерализм возникли “вглуби” революционной эпохи 1789-1848 гг., на них (даже на либерализме) лежит еще сильный отпечаток локального европеизма, они еще не так близки к краю, за которым начинается превращение, исторически почти моментальное, “локальной Европы” в “мировой Запад”, они сравнительно далеки от “точки бифуркации”, пройдя которую “европейский локус” превратился в центр “мирового глобуса”. Марксизм же находится не просто близко к этой точке, а по сути в ней. Или почти в ней. В этом (но только в этом!) смысле марксизм - это самая современная и мировая из современных идеологий, во многом - самая квинтэссенциальная, не говоря уже о том, что самая революционная идеология. Обладание таким количеством качеств сделало марксизм исключительно плотным, насыщенным, внутренне противоречивым - вплоть до возможности самоотрицания (в качестве идеологии) и придало ему исключительно динамичный характер, причем не только как идеологии, но и в еще большей степени как социальной теории и научной программе. Но прежде чем перейти к ним - последнее замечание, точнее, предположение о марксизме как идеологии.

По-видимому, именно “мировые” и “переломные” качества, помимо прочего, способствовали усилению неидеологического (гиперидеологического - марксизм исторически оказался не просто идеологией, но преодолением идеологии и идеологичности) компонента и потенциала в марксизме. Это лишний раз свидетельствует о том, что идеология - явление европейское; это такая же “европейская роскошь”, как политика. Можно сказать и так: буржуазная роскошь. И чем больше буржуазное европейское общество становилось капиталистической мировой системой, точнее - ядром этой системы, тем большее напряжение испытывала идеология, связанная с европейскими буржуазными ценностями. Принципиальных ответов на рост напряжения могло быть два.

Первый - самоконсервация на уровне и в качестве идеологии, что и продемонстрировали либерализм и консерватизм, оказавшиеся с этой точки зрения в “одной лиге”. Второй - преодоление идеологии, трансидеологичнось, гиперидеологичность, “идеологический сюрреализм”. Это путь марксизма, превращающегося в “марксизм-ленинизм”, коммунизм. Но был еще и промежуточный вариант - социализм. Это та “часть” марксизма, которая, опершись на определенные структуры субстанции в ядре капиталистической системы и “зацепившись” за идеологию (главным образом - за либерализм), сохранила себя в качестве идеологии и начала свое историческое “болтание в проруби”. Но к марксизму это уже имеет лишь косвенное отношение.

Продолжение следует

Многополярный мир. Идеология и экономика [Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история?] Волконский Виктор Александрович

2.1. Генезис идеологий капитализма и социализма

Поскольку цель книги – критический пересмотр доминирующих идеологических систем, естественно начать анализ с описания истории их возникновения и причин ослабления их влияния.

Идеология капитализма , складывавшаяся под влиянием протестантской этики, вызвала колоссальный пассионарный подъем и оказала огромное воздействие на развитие человечества. Но основной период этого подъема, на наш взгляд, уходит в прошлое. Современная фаза развития капитализма – финансовый капитализм – была описана уже Р. Гильфердингом и В. Лениным. Наступление фазы, или эры финансового капитализма – это важный перелом в духовно-идеологической сфере. Так же как в свое время Ф. Ницше объявил: «Бог умер!», теперь можно констатировать: умер Дух капитализма (о котором писал Макс Вебер в своей знаменитой книге). Это, правда, не Бог, но, несомненно, Великий Созидающий Дух, которому Человечество обязано практически всем современным техническим могуществом и жизненным благополучием.

Макс Вебер, определяя его, специально подчеркивает: «Свободное от каких бы то ни было норм приобретательство существовало на протяжении всего исторического развития… «Стремление к наживе», «к злату проклятая страсть», алчность… Не в этом различие между капиталистическим и докапиталистическим «духом»» . Капиталистический Дух заключается в том, что смыслом жизни, призванием становится «само дело с его неустанными требованиями, которое становится необходимым условием существования» предпринимателя, дело которое «требует не отдавать прибыль в рост, а вкладывать в производство…» . Приходится констатировать, что в эпоху финансового капитализма от Великого Созидающего Духа все чаще остается только неукротимая страсть к «быстрому обогащению». Великий Дух отлетел, испустил дух (извиняюсь за каламбур). Элита по своей духовной и мотивационной структуре возвращается к докапиталистическому уровню. Это относится в первую очередь к главной, бурно растущей части современной капиталистической экономики – финансовой системе. Конечно, во многих быстро развивающихся инновационных отраслях реального сектора экономики, как и в научных институтах, Дело остается главным смыслом жизни для творческих работников и команды руководителей. Но этот смысл уже не служит основой для идеологии, объединяющей общество и «мотором» для пассионарного подъема. Это стало обычным делом для человечества, как любая профессиональная работа.

Относительно причин преображения христианской западноевропейской цивилизации в цивилизацию, в основе которой лежат совершенно иные (во многом противоположные) нравственные нормы, цели деятельности, ценности, смыслы, имеется масса работ социологов и историков (подробное изложение и анализ см., например, в книге ). Это преображение представляется не менее парадоксальным, чем превращение Римской империи в христианскую цивилизацию. Главной причиной второго превращения очень трудно признать развитие экономики и производственных технологий. В отношении же причин возникновения капиталистической цивилизации дискуссии ведутся на протяжении столетий. Макс Вебер (которого называют Эйнштейном в социологии) в своей знаменитой книге «Протестантская этика и дух капитализма» без сомнений и колебаний рассматривает в качестве первичной причины именно новые религиозные учения, возникающие в протестантских сектах. Заметим, что в качестве следствия его в первую очередь интересует тоже не развитие технологий и экономических институтов, а «дух» капитализма.

Между тем Эрих Фромм приводит данные, которые говорят в пользу первичности именно развития «духа капитализма». В Европе в период позднего средневековья возникло уникальное сочетание достаточно высокого уровня производственных возможностей и социально-экономических и политических условий, когда большая часть членов общества могла на протяжении своей индивидуальной жизни зримо улучшить свое материальное положение за счет законной экономической деятельности, не опасаясь набегов соседних племен или произвола деспотического государства. При этом богатство было не менее значимо для социального положения, чем знатное происхождение. Очень характерно в этом отношении свидетельство средневекового проповедника Мартина Бутцера: «Все вокруг ищут занятий, дающих наибольшую выгоду… Все умные головы, наделенные Господом способностями к более благородным наукам, захвачены коммерцией, а она в наши дни столь проникнута бесчестностью, что стала наипоследнейшим делом, которым мог бы заниматься достойный человек» (цитируется по ).

Кто же вонзил этот гвоздь беспокойства в мозги германцев и англосаксов? Может быть, Лютер и Кальвин? Э. Фромм связывает это с развитием рынка и конкуренции и, соответственно, разрушением корпоративных (цеховых), общинных церковных систем регламентаций и социальной защиты средневекового общества. Люди лишились чувства уверенности и защищенности, которое давала принадлежность к традиционной общности.

Э. Фромм трактует постоянную потребность западного человека действовать – как невроз. Индивид должен быть деятелен, чтобы побороть свое чувство одиночества, сомнения и бессилия. Он так суммирует свидетельства специалистов-историков: «К концу Средних веков жизнь стала насыщаться беспокойством. Время стало настолько ценным, что его уже нельзя было тратить без пользы. Развилось новое отношение к работе… Нищенствующие монашеские ордена вызывали негодование: раз они непроизводительны, – они безнравственны… Стремление к богатству и материальному успеху стало всепоглощающей страстью» .

Но для объяснения явления такого масштаба чисто психологического фактора (массовый невроз) явно недостаточно. Надо сопоставить его с другими аналогичными историческими событиями. Массовое «беспокойство», переходящее во «всепоглощающую страсть», о которых пишет Э. Фромм, – это и есть процесс пассионарного подъема , то есть этап этногенеза или возникновения новой цивилизации. А «беспокойство, невроз» – это только описание симптомов и истории болезни на языке патопсихологии. Появление пассионарной энергии западноевропейской «фаустовской» цивилизации О. Шпенглер прослеживает с раннеготической эпохи, т. е. значительно раньше, чем можно говорить о доминировании экономического хозяйства или формировании протестантских учений. Из этого можно сделать вывод, что социально-экономические факторы – только инструмент, орудие или необходимые сопутствующие условия для развития европейской цивилизации и ее экспансии во все географические и культурные ареалы планеты.

Вряд ли возможно однозначно разрешить спор, протестантизм ли породил капиталистический уклад (по Максу Веберу), или наоборот, дух капитализма и его (пользуясь термином Л. Гумилева) наиболее пассионарное выражение – протестантизм родились из потребности духовного, «идеологического» оформления уже сложившегося или складывающегося капиталистического уклада. Заметим, что в обоих объяснениях остается загадкой, почему именно в данном месте и в данное время возник пассионарный подъем энергии. Такая загадка касается большинства исторических примеров возникновения пассионарных подъемов.

Возможности достижения большого успеха в экономической сфере стали размывать все связи и ограничения в других сферах общества, замещая их нормами и критериями из сферы экономики. Иными словами, все ценности стали превращаться в цены, качественные различия – в количественные, свобода личности – в свободу продавать и покупать. Экономическое хозяйство развивалось, подчиняло себе все остальные стороны жизни общества, так что стало возможным говорить о приходе экономической цивилизации (см. ). Впоследствии на ее основе постепенно сформировался капиталистический уклад, который подробно описывает и исследует классическая политэкономия.

Главный духовно-идеологический принцип, обусловивший «выброс пассионарной энергии» капитализма (как созидательной, так и разрушительной), – освобождение от морального и религиозного осуждения стремления человека к личному обогащению. Большинство религиозно-нравственных систем признают правомерность получения личного богатства как законное вознаграждение за совершенные человеком дела, ценные для общества и одобряемые им. Протестантскими учениями этот принцип был перевернут: именно накопленное частное богатство есть признак благоволения Бога к человеку и богоугодности его деяний. Общественное признание и одобрение получило следование своему призванию. Эти принципы стимулировали также борьбу за освобождение человеческого разума и художественного творчества от всех ограничений, налагавшихся на него феодальным государством и церковью. Результатом стало создание идеологии индивидуалистического либерализма и экономической цивилизации (подчинение всех ценностей и смыслов человеческой деятельности единой денежной оценке). Наглядные успехи капитализма в науке, технике, экономике, культуре стали основой для формирования духовности европейского Модерна с центральной идеей постоянного Развития, Прогресса как высшей ценности и цели общества.

Человек, в силу несовершенства своей природы, всякое движение доводит до пределов разумного и всегда проходит дальше за эти пределы. Начав с провозглашения свободы и равенства, капиталистическая система к настоящему времени превратилась в мировую централизованную империю. В разделе 1.2 уже говорилось об этом и о гигантском разрыве между узким слоем элиты и остальным населением планеты – в богатстве, власти, возможности реализовать свой человеческий потенциал.

В ответ на этот разрыв еще в XIX веке активизировалась и стала быстро набирать силу идеология социализма и коммунизма, элементы которой содержались во многих религиозных движениях (наверно, больше всего в различных учениях христианского направления). Вульгаризируя, можно сформулировать различие идеологий капитализма и социализма следующим образом: для капитализма священны принципы частной собственности и рыночной свободы, а для социализма – интересы большинства народа. Маркс и Энгельс создали научную базу для идеологии, позволяющей прогнозировать трансформацию капиталистического общества в социалистическое. В условиях доминирования в Европе научного мировоззрения они провозгласили антирелигиозный характер коммунистического движения, хотя духовные корни коммунистического учения, его основные вопросы и варианты ответов на них, несомненно, содержатся в христианстве.

Трансформация, которая произошла в Западной Европе, связанная с возникновением экономической цивилизации, религиозной Реформацией (с идеей индивидуального спасения) и становлением капитализма, привела к значительному опережению Западом стран незападной цивилизации в уровне его цивилизационного развития. Это стало для них важнейшим вызовом (challenge, по А. Тойнби). Некоторые из них нашли эффективный ответ (response), который позже стали называть модернизацией. Первыми примерами модернизации служат реформы Петра Великого в России и реформы Мэйдзи в Японии. Но для «пробуждения» миллиардного Китая и других незападных стран, для создания предпосылок для самостоятельного индустриального развития понадобились коммунистическая идеология и пример борьбы коммунистических партий.

Социализм стал реальной политической и институциональной альтернативой капиталистическому устройству общества только тогда, когда индустриальное развитие стало быстро преобразовывать структуру общества в странах незападной цивилизации. Принципы и ценности социалистической идеологии в большей мере соответствуют цивилизационным архетипам и традиционной культуре России, Китая и других азиатских стран, чем европейских. В азиатских странах экономические отношения и мотивации, а также и классы, формирующиеся на основе этих отношений, имеют меньшую значимость по сравнению с социальными и личностными связями. Зато гораздо большую роль играет государство (не только в области социально-политических, но и собственно экономических отношений и процессов) и поддерживающие его идеологические (религиозно-философские, культурно-этические, социально-политические) «скрепы» общества.

Н. А. Бердяев писал: «Классы всегда в России были слабы, подчинены государству. Они даже образовались государственной властью. Сильными элементами были только монархия… и народ» . Заметим, что при нынешней (ельцинской) реформе класс капиталистов также специально создавался государственной властью. Чтобы создать «социальный слой» (или класс) капиталистов («социальную опору реформ») «реформаторы» разработали и реализовали программу форсированной приватизации, сознательно закрывая глаза на неизбежные при спешке нарушения законов и морали и специально создавая возможности для стремительного обогащения частных структур за счет обнищания не только населения, но и государства. И сейчас в России доля малого и среднего бизнеса в экономике в несколько раз ниже, чем на Западе. Важная причина – нехватка кадров предпринимателей, традиционно невысокий статус предпринимателя. И одновременно разбухание сверх меры бюрократического аппарата государства. Те же беды описывает Г. Мюрдаль в странах Южной и Юго-восточной Азии.

Ортодоксальным марксистам как европейским, так и российским, революция 1905–1907 гг. в России (которая, по словам Каутского, «по своей природе должна и может быть только буржуазной») преподнесла ряд неожиданностей. Так, в период революции собственно буржуазия (владельцы капиталистических предприятий) в очень малой степени заявила претензии на власть . Из политических партий наиболее адекватно ее интересы выразили кадеты. Решения их первого съезда в октябре 1905 г. звучали вполне революционно («никаких врагов слева»). Однако уже со второго съезда в начале 1906 г. они объявили себя сторонниками конституционной монархии и отмежевались от революционных действий. В дальнейшем «государственнические» тенденции кадетов только усиливались. Стоит еще добавить, что на выборах в Учредительное собрание в 1917 г. кадеты получили только 4 % голосов.

Если развитие социалистического движения в Европе в XIX в. (включая возникновение марксизма) можно рассматривать как идеологический раскол внутри пассионарной элиты западной цивилизации, то разрыв В. Ленина с западноевропейской социал-демократией и меньшевиками и затем построение в России социалистического государства не «по Марксу» знаменуют различие проблем и путей их преодоления в разных цивилизациях. Принятие марксовой формационной схемы развития как общеобязательной для всех стран фактически обрекло социалистов незападных стран со слабым развитием капитализма на теоретически двусмысленное положение. Вместо того чтобы бороться с развитием капитализма (возможно, в течение многих десятилетий!), они должны были помогать его развитию (которое отнюдь не безболезненно для трудящихся классов и неизбежно ведет к тотальному расколу общества на имущих и неимущих), – и только добившись этого, переходить к строительству социализма. Но Ленин не был «догматиком и начетчиком». Для него важны были Смысл и Цель, которые поставил Маркс. А должна ли Россия идти «по дорожке Запада» (как он предрекал в начале века), – это, он был уверен, знает лучше Маркса, поскольку он был и чувствовал себя частью той сущности, которую позже назвали российской цивилизацией (отличной от европейской). И Ленин создал марксизм для незападных цивилизаций . Именно он стал реальной альтернативой капитализму. Европейская социал-демократия выполняет роль его гуманизации, смягчения его наиболее неприемлемых пороков (см. также ).

Капиталистическая система и либеральная идеология ориентированы на победителей во всеобщей конкуренции. Это система и идеология – для элиты. А как жить (или как выжить) тем, кто не может или не хочет принять за норму «прекрасный новый мир» с его непрерывной конкуренцией в силе, богатстве, агрессивности, наглости, беспощадности? Многие незападные народы, а тем более значительные слои их населения как по своим культурно-смысловым установкам, так и по психологическим способностям оказываются не в состоянии адаптироваться к новым требованиям. Ответ на этот вопрос давали идеология социализма и образец общественного устройства в СССР. После победы социалистической революции в России надежды человечества переключились на Советский Союз и социалистический лагерь. И он долгое время был маяком для всего остального мира, указывающим дорогу в светлое будущее.

Идеологический кризис. Однако общественные системы не вечны. Когда выяснилась нехватка интеллектуальных и духовных сил у коммунистов и социалистов, чтобы обновить «кадровый состав» властвующей и творческой элиты, оживить идеологию и лежащие в ее основе экономические и политические теории, стали выявляться трагические страницы гражданской войны и периода массовых репрессий. (Тот период может быть полностью понят только как продолжение гражданской войны, а также как первый эпизод продолжающейся борьбы за сохранение и укрепление самостоятельного цивилизационного полюса «Россия», противостоящего силам глобализма. Но об этом позже.)

В 70-80-е гг. прошлого столетия окончательно выяснилось безрадостная картина. Капитализм – система, опирающаяся на индивидуальные инстинкты увеличения богатства и власти и последовательно устраняющая все институты, которые ограничивают свободную рыночную конкуренцию, ведет к ситуации всевластия олигархии, отрицающей ее собственные идеологические основы. Альтернативная система, в силу жесткого противостояния всему «старому миру», могла быть только централизованной структурой государственного социализма. Она продемонстрировала другую крайность в управлении экономикой и обществом, опираясь почти исключительно на планово-административные методы, на доминирующую роль государства и партии. Она не смогла достаточно быстро перестроиться и потерпела поражение в идеологической борьбе. В отличие от ее противника, который сумел использовать в своих целях как достижения, так и слабости нового строя. Когда обе крайности в построении модели общества и экономики обнаружили свои недостатки, выявился глубокий идеологический кризис, даже духовный вакуум. Для его преодоления необходимо духовное обновление.

Причины упадка универсальных идеологий (дополнительные соображения). Одной из важных причин ослабления великих идеологий XX века, видимо, служит беспрецедентное ускорение течения истории, особенно в последние десятилетия. Быстро меняется не только ее «ландшафт» (сцена). Меняются и субъекты (актеры). В XIX столетии главными акторами истории были крупнейшие государства, церкви (или другие конфессиональные организации) и тайные общества (наиболее известные – масоны и иллюминаты). Во второй половине века начинают играть роль классы, осознавшие себя как субъекты истории с определенными интересами и оформившейся идеологией («классы-для-себя»). В результате разных исторических процессов, но в значительной мере благодаря успехам наук об обществе и созданию трех доминирующих идеологий – национализма, либерализма, коммунизма, заряженных великой исторической энергией, XX век стал веком интеграции, концентрации множества субъектов в три мировых субъекта, или полюса – капитализма, социализма и фашизма. XX век стал веком противостояния этих полюсов и страшных мировых войн (горячих и холодных) между ними. Каждый член рода человеческого мог отнести себя к одной из этих идеологий-религий и смотреть на историю через построенную в ней «систему линз и зеркал». В отличие от предшествующих столетий, знания ученых людей не успевают откристаллизоваться в более или менее стабильную картину, подобную марксизму или теории цивилизаций.

На протяжении существования социалистической системы (сначала в СССР, теперь в Китае и других странах) эта система заимствовала и «ассимилировала» многие институциональные принципы и механизмы капитализма. Также и в капиталистических странах заимствовали принципы и институциональные «открытия» социализма. Это относится к институтам плана и рынка, роли государственной собственности, системы социального обеспечения и пр. В результате категории социализма и капитализма «размывались», теряли свою определенность. Если говорить об институциональной сфере, как в теории, так и в практической реализации, то можно согласиться с таким выдающимся экономистом, как нобелевский лауреат Дж. Гэлбрейт, который был убежден, что идет процесс конвергенции социализма и капитализма.

Действительно, теперь эти две категории по ряду моментов стали трудно различимыми. Определяющим признаком социализма, сформулированным в работах Маркса и Энгельса, является плановое управление хозяйством на основе общественной собственности на средства производства. При этом многие социал-демократические лидеры подчеркивают, что основоположники учения никогда не отождествляли государственную и общественную собственность. Однако что такое собственность общества, какими механизмами она должна обеспечиваться (особенно, если под собственником не имеется в виду государство как единый Субъект, представляющий интересы общества)? Это по сей день остается актуальной и дискутируемой проблемой. Если рынок регулируется и ограничивается планом, значит, он не обладает неоспоримыми измерительными инструментами для определения цен и затрат труда? Но тогда проблемой оказывается и формула «от каждого – по способностям, каждому – по труду».

За полтора-два столетия со времени создания классической политэкономии в результате технического и экономического прогресса резко преобразилась институциональная структура всей экономической системы. Ее отражение в теории, т. е. научная база как для капиталистической, так и для коммунистической идеологий, а также и для четкости их различения, тоже несомненно нуждается в серьезном обновлении. В разделе 3.1 рассмотрены примеры фундаментальных категорий экономической науки, в значительной мере утратившие определенность. Здесь коснемся только понятия собственности. Категория собственности когда-то в хозяйственной практике однозначно понималась как юридическая собственность. С течением времени юридическое право собственности все больше распадается на множество правомочий, вытесняется частичными правомочиями – владение, распоряжение, получение дохода.

Возникает масса юридически неоформленных типов зависимости, аффилирования, включая неформальные (в частности, межличностные) связи. Крупные компании обрастают многочисленными мелкими и средними зависимыми от них фирмами и предприятиями, образуя «гроздевые структуры». Идут процессы, названные структурированием рынка (см. разд. 3.1). При описании и анализе чаще используют не понятие «собственность», а более широкое понятие «контроль». Благодаря многообразию форм контроля и экономической и социальной зависимости или согласованности действий резко возрастают возможности скрывать эти отношения от контроля со стороны государства и общества. Этому в большой мере способствует принцип коммерческой тайны, который наряду с частной собственностью либеральная идеология считает незыблемым.

Изменения институтов привели к преобразованию классовой структуры общества – изменению облика основных классов и их роли в обществе. После появления в 1933 г. работы А. Берла и Г. Минза «Современная корпорация и частная собственность» стало общепризнанным отделение собственности крупных корпораций от их управления. Произошел отрыв слоя собственников, т. е. тех, кого именно принято считать капиталистами, от слоя менеджеров – тех, кто управляет компанией, кого Дж. Гэлбрейт называл техноструктурой компании, а при обсуждении корпоративных отношений именуют обычно инсайдерами. Жизнь собственников, их интересы и стремления переместились из сферы реального производства – в сферу финансов, которая все больше сплавляется с политикой. Это касается, конечно, крупных собственников. Мелкие акционеры давно потеряли возможность играть самостоятельную роль в принятии стратегических решений. Крупные компании, которые являются главными субъектами экономического и технического развития, имеют одинаковую организационную и мотивационную структуру как на Западе, так и на Востоке. Их деятельность и эффективность существенно не различаются в зависимости от того, являются ли они государственными или частными.

Дж. Гэлбрейт , писал, что техноструктура (менеджеры) крупных корпораций идентифицирует свои цели и интересы с целями долгосрочного развития компании. Теперь именно инсайдеров с большим правом, чем собственников, можно считать носителями Духа капитализма, для которых Дело служит призванием и смыслом жизни. Однако они – наемные работники. Поведение, цели, мотивации техноструктуры практически одинаковы как при капиталистическом, так и при социалистическом устройстве общества. При обеих общественных системах управленцы реализуют свой духовный потенциал в условиях противостояния – при социализме чаще с госчиновниками, при капитализме – с собственниками.

Означает ли теоретическое и практическое сближение капитализма и социализма, что противостояние этих категорий и идеологий потеряло свое историческое значение? Следует ли считать, что марксистское учение полностью утратило свою историческую роль? Возможно ли его возрождение за счет обновления, как это не раз случалось в истории мировых религий? На этот вопрос нельзя дать правильный ответ, если оставаться только в круге экономических и институциональных понятий и факторов. Их главное значение и противостояние – не в институциональной, а в первую очередь именно в духовно-идеологической, смысловой сфере.

И. Сталин в работе 1951 г. «Экономические проблемы социализма в СССР» определяет социализм не через господство общественной или частной собственности, не через наличие рынка или плана, а через цель, на которую направлено данное общество (в чьих интересах?). Капитализм – такой строй, который обеспечивает максимизацию прибыли держателям капитала. Социализм – такой строй, который направлен на «максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей членов общества» Он понял, что идеология – это не функция от производительных сил и производственных отношений, не «надстройка», а нередко главный двигатель истории. В эпоху информационного общества в этом трудно сомневаться.

Непреходящее значение марксистского учения – в духовно-идеологической, смысловой сфере. Оно показывает, что кроме стремления к материальному благополучию и богатству, которых капитализм достигал за счет конкуренции, для человечества вполне достижимой является цель построения общества, где сотрудничество будет важнее конкуренции, а принцип справедливости не противоречит принципу развития.

Соответственно, это является и объяснением оживления интереса к марксистскому учению в последние годы, хотя многие его описания и выводы очевидно устарели. Ю. Я. Ольсевич в коллективной монографии приводит слова римского папы Иоанна Павла II (1993 год): «Коммунистическую идеологию нельзя огульно отрицать, не признавая за ней некоего «ядра истины». Благодаря этому ядру истины марксизм смог стать притягательной реальностью для западного общества». Капитализм изменился «в основном благодаря социалистической мысли», которая породила такие «социальные амортизаторы», как профсоюзы и контроль со стороны государства. Глава католической церкви понял значение марксизма для истории лучше, чем многие последователи этого учения. Человечеству необходима вера в светлое будущее. В этом социалистические идеи являются продолжением, «разверткой» христианства в сферу социально-экономических проблем.

Категории капитализма и социализма с точки зрения формирования периферийных полюсов. Для формирования периферийных полюсов задача политического, экономического и духовного объединения крупных регионов не менее важна и не менее трудна, чем выделение поднимающегося полюса из общемировой экономической системы, обеспечения его суверенитета. Чтобы решать эту задачу, им неизбежно придется использовать духовный и теоретический «ресурс», накопленный социалистическим движением.

Термин капитализм давно не употребляется политологами, лояльными к господствующей экономической системе, поскольку он несет ее негативную оценку. Однако капиталистическая система достаточно четко описана классиками экономической мысли. Она может быть определена достаточно однозначно именно как экономическая система, не зависящая от типа государства и его идеологии. Альтернатива капитализму – социализм, в его сущностных чертах зависит от политико-идеологической системы. Его реализация в разных странах и в разные исторические периоды отличаются большим разнообразием, и выделение его сущностных черт, позволяющих дать общепринятое определение, объединяющее основные его формы, остается проблемой.

Главное и непреходящее значение социализма – не в установке на экономическое равенство, не в лучшей организации экономической деятельности (план, а не стихия рынка), а в создании идеологии (если хотите, религии), которая позволяет блага общества, его победы и достижения воспринимать, ощущать благом и достижениями каждого его члена. Социализм – это приоритет общего над частным, интересов общества над интересами его части, группы, слоя, индивида. Именно в этом смысл критики Марксом частной собственности и любого классового общества. С самых первых своих работ он видел смысл противопоставления коммунизма буржуазному строю современной ему Европы именно в «возвращении человека к самому себе как человеку общественному ». «Частная собственность является материальным, чувственным выражением отчужденной человеческой жизни… Поэтому положительное упразднение частной собственности есть положительное упразднение всякого отчуждения, т. е. возвращение из религии, семьи, государства, и т. д. к своему человеческому, т. е. общественному бытию » (см. также ).

Конечно, создать такую систему отношений в обществе и такое отождествление жизненного смысла и целей человека со смыслом и целями общества как целого – это почти невозможно, если общество отсталое и архаичное. Нужен определенный уровень развития производства, технологий, наличных ресурсов, которые позволили бы удовлетворять хотя бы элементарные потребности всех членов общества. Необходимым условием является определенное развитие культуры и нравственности. Система личных целей и ценностей должна включать, кроме ценностей исключительно материальных, также ценности духовные и культурные, делающие индивида способным понять, что бедный в принципе может быть не менее, а даже более счастлив, чем богатый. Без этого невозможно духовно-нравственное единство общества. Ведь в любом нормальном обществе существует и должен существовать определенный уровень материального неравенства.

Почему обсуждение таких условий, необходимых для социализма, может быть актуальным для проблемы формирования периферийных полюсов? – Именно вопрос, каковы эти условия, оказался причиной раздора между меньшевиками и европейскими правыми социал-демократами (то есть ортодоксальными марксистами) – и большевиками. Первые утверждают, что социализм в России был невозможен. Надо было ставить задачу включения России в союз развитых стран Запада и вместе двигаться к социализму. Национал-большевики нас не послушали, и вот, сами видите, что получилось: разве Советский Союз можно назвать социализмом?

Нынешняя актуальность этого противопоставления в том, что по такому рассуждению, условий для социализма не найдешь ни в одном формирующемся сейчас периферийном полюсе. То есть теория и опыт построения реального социализма в СССР, КНР и других социалистических странах для создания многополярного мира неприменимы. – С этим нельзя согласиться.

В настоящее время элементы социализма как в теории, так и на практике переплелись с элементами капитализма; и социализм, и капитализм в качестве системы хозяйства потеряли теоретическую цельность и однозначность. И все же не только реалистичным, но и наиболее вероятным представляется предположение, что новые региональные объединения, хотя и не будут объявлять построение социализма или коммунизма своей главной целью, но будут включать в идеологию элементы социализма как одну из ее важнейших частей.

Великий Дух капитализма разбудил мощные творческие силы человека. Но одновременно он освободил Демонов личного успеха и обогащения, заклятых мировыми религиями. И они вместе с великими достижениями человечества принесли ему новый распад общества на рабов и господ. Успехи социализма в СССР объясняются в первую очередь тем, что пассионарии – коммунисты сумели передать большинству или заразить его своей верой в неизбежное Светлое Будущее. Первоначально эта вера могла появиться и появилась как трансформация христианской веры в иной, духовный мир, который не менее, а даже более реален, чем мир физический. На первых порах вера коммунистов, их героический порыв в будущее были в основном только ответом на новое порабощение. Советский социализм был попыткой обойтись без этих Демонов, заменив их традиционным доверием к государству, культурой коллективного (артельного) труда, религией Будущего. Переход к НЭПу – это признание того, что Демонов можно и нужно заставить работать, без них Царства Божия не построить, их необходимо приручать. И это было правильное решение. Но «старый» мир больше боялся не Демонов, а освободителей от Демонов.

Социалистическое движение в Европе и России стало образцом и основой освободительной идеологии азиатских стран, в том числе, Китая. Октябрьская революция разбудила Китай. Противостояние СССР Западу позволило Китаю занять позицию сохранения коммунистической идеологии без конфронтации с капитализмом. КПК трансформировала идеи социализма в идеологию многополярного мира. И теперь настало время всем периферийным странам и, конечно, России учиться у Китая. Можно ли противостоять и надо ли противостоять стремлению к личному, групповому, частному обогащению? А если нельзя, то можно ли при этом сохранять веру народа в коммунизм, сохранить государство от перерождения в институт обслуживания олигархов-капиталистов?

В 20-30-е годы, скорее всего, это было невозможно. (Хотя… удалось же Ленину вывести Россию из империалистической войны). Но во второй половине 70-х, когда силы США и СССР уравновешивали друг друга, властвующая элита Китая оказалась настолько мудрой и смелой, настолько уверенной в прочность государства и коммунистической идеологии, что стала говорить: активные частные хозяева, которые готовы работать под контролем государства и партии, укрепляют, а не ослабляют коммунистический строй. Теперь уже членом КПК может стать владелец фабрики или фермы. Партия должна представлять не только интересы рабочих и крестьян, но и интересы наиболее «прогрессивных производительных сил в Китае». Если кто-то из нас стал богаче, значит, мы стали богаче. У нас нет антагонистических классов.

Чем этот строй отличается от капитализма? – Контролем государства над экономикой, государства, которое подтверждает реальными делами свою способность осуществлять такой контроль и действовать в интересах народа и страны, а не в интересах одного класса. Как согласуется с идеей социализма разрыв в богатстве и уровне жизни – между городом и селом, между провинциями, между семьями? – Благосостояние растет у всех. Только одни приходят к богатой и культурной жизни раньше, чем другие, но государство и партия обеспечивают повышение уровня жизни для все. Экономическое могущество страны и государства – вот гарантия лучшего будущего для каждого.

В МИРЕ ИДЕОЛОГИЙ Уже нам, близким потомкам героев этой книги, бывает трудно их понять. Тем более, трудно будет понять нашим потомкам. Как ни странно, понять проще явных авантюристов типа Опперпута - от них во все времена было понятно, чего ждать. А вот логику людей как раз