Рано или поздно, люди, которые интересуются вопросами психологии и читают разнообразные труды на эту тему, встречаются с понятием «коллективное бессознательное». Некоторые сразу же ассоциируют это словосочетание с ученым К.Юнгом. Вместе с тем, понять для себя, что скрывается за этой фразой, хотел бы каждый образованный человек для более глубокого осознания жизнедеятельности социума и механизмов функционирования его психики.
История возникновения понятия «коллективное бессознательное»
Данный термин принадлежит врачу-психиатру К.Юнгу, который в первой половине 20 века опубликовал научный труд «Структура бессознательного». В течение напряженных поисков истины в данном вопросе Юнг менял термин «коллективное бессознательное» на понятие «объективная психика» и «трансперсональное бессознательное». Термин является основой аналитической психологии.

Коллективное бессознательное как вид сознания человека

Сразу стоит отметить, что изначально К.Юнг проводит черту между «коллективным бессознательным» и «персональным бессознательным», основу которых составляют вытесненные на протяжении всего существования отдельной личности представления. Только в персональном сознании человек накапливает все скрытое и приглушенное с годами. Понятие «персонального бессознательного» принадлежит отцу психоанализа австрийскому ученому Зигмунду Фрейду, который на начальном этапе сотрудничал с Юнгом, а вскоре вынужден был расстаться с коллегой из-за непримиримых разногласий. Бессознательное отдельного индивидуума является темной стороной его Я. Бессознательные и подавленные инстинкты часто могут всплывать наружу и тяготеть над Я человека. Зигмунд Фрейд настаивал на том, что причины неправильного психического поведения человека следует искать в его детстве. Карл Юнг же считал, что для постижения психики людей нужно обращаться к историческому опыту человечества в целом.
Так можно с полной уверенностью утверждать, что, по мнению Юнга, коллективное бессознательное берет истоки с древних времен и характерно для каждого человека, представителя рода. «Коллективное бессознательное» передается с поколения в поколение и является фундаментом, на котором строится психика каждого индивида.

Психологии, как истинной науке с ее методологией, присуще изучение универсального в личном, и то общее, что предстоит найти, нужно искать в истоках развития человечества. Так под влиянием программ, которые заложены в человеке с момента появления на свет, зарождаются не только элементарные реакции психики на раздражители (безусловные рефлексы), но и мышление, восприятие, воображение.

Понятие «архетипа» , лежащего в основе теории «коллективного бессознательного»
Центральным понятием теории Юнга стал термин «архетип»- типичные образцы, которые интуитивно воспринимаются членом коллектива и предшествуют наступлению инстинктивного действия как незамедлительной реакции психики. В своей первооснове архетип никогда не входит в сознание, он всегда будет объединяться с опытом, присущим коллективу, будет подвергаться умышленным изменениям.
Наиболее близким к архетипу является опыт сновидений, мистических видений, когда сознание практически не задействовано в обработке информации. В связи с повышенным мистицизмом в восприятии мира и перенесении этого в свою научную деятельность Юнг вынужден был распрощаться с Зигмундом Фрейдом, который не допускал научной трактовки паранормального. Все архетипы воспринимаются человеком как нечто инородное, неосознанное, темное, неподдающееся объяснению, но вместе с тем, это воспринимается как нечто превосходящее человеческий разум.
В своих работах по психологической трактовке религии, Юнг применяет термин «нуминозное» теолога Р.Отто. «Нуминозное»-это явления, которые подавляют человека своей силой, но вместе с тем и вдохновляющие.

Архетипы на протяжении всего человечества сопровождали его. Их мы можем встретить в мифах, религии, искусстве. Все мистические, а поэтому страшные и непонятные по началу для коллектива образы, поддаются со временем трансформации и становятся все более удобными и универсальными. Юнг утверждал, что в мифологии древние люди нейтрализовали огромную психическую энергию архетипов. То, что в религии называется «грехопадением» человека, на самом деле может быть стрессом, пережитым от отрыва человека от сильных связей с природой. Это своеобразный переход от животной бессознательности к человеческой самоидентификации как разумного существа, способного к мышлению. Побороть этот стресс человек пытается с помощью мифов, религии, магических культов. Закономерно, что благодаря более интенсивному развитию сознания напряжение психики первобытного коллектива возрастало. Далее дело обстоит за религиозными культами, которые должны были помочь человеку примирить сознание с архетипами бессознательного. Именно в связи с теорий бессознательного Юнга, можно говорить и о том, почему даже в наше время значение религии в жизни социума не ослабевает.

Нужно понимать, что в психике здорового человека сознание и бессознательное должны пребывать в гармонической взаимосвязи. Если же бессознательное довлеет над индивидом, то с человеком происходит цепь необъяснимых с позиции человеческого разума вещей. Например, часто могут сниться вещие сны, происходят мистические вещи. На ранних этапах развития человечества бессознательное проявлялось в большей степени в сознании человека чаще, нежели в наше время. Отсюда так называемые «божественные откровения», которые происходили с отцами церквей и святыми.
Существует и вторая сторона медали. Как только сознание пытается вытеснить бессознательное, оно возвращается в психику человека в наиболее примитивных формах. В связи с этим, утверждал К.Юнг, растет число психических заболеваний отдельных личностей и то, что называется коллективной психопатией. Примеров общественного масса. Стоит вспомнить хотя бы почти бессознательную веру немцев фашисткой Германии в наступление эры процветания Третьего рейха и другое.

Коллективное бессознательное представляет собой часть психики, которую в терминах отрицания можно отличить от личностного бессознательного по тому факту, что первое не обязано своим существованием, в отличие от последнего, личному опыту и, следовательно, не является индивидуальным приобретением. Если личностное бессознательное состоит в основном из элементов, которые одно время осознавались, но впоследствии исчезли из сознания в результате забывания или подавления, то элементы коллективного бессознательного никогда не были в сознании и, следовательно, никогда не обретались индивидуально, а своим существованием обязаны исключительно наследственности. Личностное бессознательное состоит главным образом из комплексов, тогда как содержание коллективного бессознательного" составляют в основном архетипы.

Понятие архетипа, которое является неотъемлемым коррелятом идеи коллективного бессознательного, указывает на существование определенных форм психики, которые, как видится, присутствуют всегда и везде. В мифологических исследованиях их называют "мотивами"; в психологии первобытных людей они соответствуют концепции Леви-Брюля о "коллективных представлениях", а в области сравнительной религии они были определены Губертом и Мауссом как "категории воображения". Адольф Бастиан давно уже называл их "элементарными" или "первичными мыслями".

Итак, мой тезис заключается в следующем: помимо нашего непосредственного сознания, которое носит целиком личностный характер и которое мы считаем единственной эмпирической психикой (даже если рассматривать личностное бессознательное как приложение), существует вторая психическая система коллективного, универсального и безличного характера, идентичная у всех индивидов. Это коллективное бессознательное не развивается индивидуально, а наследуется. Оно состоит из предсуществующих форм - архетипов, которые могут стать лишь вторично осознанными и которые задают форму элементов психического содержимого.

2. Психологическое значение коллективного бессознательного

Медицинская психология, выросшая из профессиональной врачебной практики, настаивает на личностном характере психики. Здесь я имею в виду воззрения Фрейда и Адлера. Это психология личности и ее этиологические или причинные факторы рассматриваются почти полностью как личностные по своей природе. Тем не менее, даже эта психология основана на определенных всеобщих биологических факторах, например, половом инстинкте или потребности в самоутверждении, которые ни в коей мере не являются чисто индивидуальными особенностями, Она вынуждена делать это, потому что претендует на роль науки, объясняющей явления.

Ни одно из этих представлений не отрицает существования априорных инстинктов, общих для человека и животных, или что они оказывают важное влияние на психологию личности. Однако инстинкты являются безличностными, повсеместно распространенными факторами динамического или мотивационного характера, которые настолько часто не воспринимаются сознанием вовсе, что перед современной психотерапией стоит задача помочь пациенту в их осознании.

Более того, инстинкты по своей природе являются не расплывчатыми и неопределенными, а особым образом оформившимися мотивационными силами, которые преследуют свои собственные цели задолго до какого-либо осознания, а затем независимо от степени осознания. Следовательно, они образуют очень близкий аналог архетипам - настолько близкий, что дают весомые основания предположить, что архетипы суть неосознанные образы самих инстинктов или, другими словами, что они являются моделями инстинктивного поведения.

Таким образом, гипотеза коллективного бессознательного является не более смелой, чем допущение существования инстинктов. Обычно люди готовы допустить, что человеческая деятельность весьма подвержена влиянию инстинктов совершенно независимо от рациональных мотиваций сознающего разума.

Если же предположить, что наше воображение, восприятие и мышление в равной мере подвержены влиянию врожденных и универсально существующих элементов, то при вдумчивом рассмотрении, я полагаю, в этом предположении можно усмотреть не более мистицизма, чем в теории инстинктов. Хотя мою концепцию не раз упрекали в мистицизме, я должен еще раз подчеркнуть, что концепция коллективного бессознательного является не умозрительной, не философской, а чисто эмпирической. Сущность данного вопроса проста - существуют или не существуют подобные бессознательные универсальные формы? Если они существуют, тогда имеется область психики, которую можно назвать коллективным бессознательным.

Правда, определить коллективное бессознательное не всегда просто. Недостаточно указать на зачастую очевидный архетипический характер проявлений бессознательного, ибо они могут быть обязаны своим возникновением обретениям языка и образования. При этом должна быть исключена криптомнезия, что в некоторых случаях почти невозможно.

Несмотря на все эти трудности, имеется немало примеров, иллюстрирующих аутохтонное возрождение мифологических мотивов, что выводит данную проблему за рамки рациональных сомнений. Но если бессознательное существует, то психология обязана принимать его в расчет и подвергать более острой критике этиологические теории, целиком опирающиеся на личность.

Мою мысль лучше всего пояснить на конкретном примере. Читатель, наверное, знаком с анализом Фрейда картины Леонардо да Винчи "Святая Анна с Девой Марией и Христом". Фрейд интерпретирует эту знаменитую картину исходя из того факта, что у самого Леонардо было две матери. Причинная связь в данном случае имеет личный характер. Мы не будем останавливаться на том факте, что картина эта далеко не уникальна, да и Святая Анна приходилась Христу бабушкой, а не матерью, чего требует фрейдовская трактовка.

Отметим лишь, что очевидно личностный фактор здесь переплетается с безличностным мотивом, хорошо известным и в других областях. Речь идет о мотиве двойной матери - архетипе, встречающемся во многих вариантах в мифологии и религии, и составляющего основу многих "коллективных представлений". Необходимо остановиться и на мотиве двойного происхождения, то есть происхождения от человеческих и божественных родителей, как в случае с Гераклом, обретшим бессмертие благодаря усыновлению Герой. То, что было мифом в Древней Греции стало, в сущности, ритуалом в Древнем Египте по своему происхождению фараон был и человеком, и божеством. На стенах родильных палат храмов египетских фараонов сохранились фрески тех времен, изображающие святое зачатие и рождение. Из них следует, что фараон рождался дважды.

Именно эта идея лежит в основе всех таинств рождения, включая и христианство. Сам Христос является "дважды рожденным": через крещение в Иордане он был воскрешен и вновь рожден из "воды и духа". Вот почему в католической литургии купель символизирует "лоно церкви", и именно так она именуется по сей день в современном католическом воспевании "Благословении купели", которое мы слышим в святую субботу перед Пасхой. Более того, согласно раннехристианским и гностическим представлениям, дух, явившийся в виде голубя, толковался как София-Сапиенция - Мудрость и мать Христова. Благодаря этому мотиву двойного рождения у детей есть теперь крестные отцы и матери, вместо добрых или злых фей, которые при рождении магически признавали их "своими" с помощью благословений или проклятий.

Идея о втором рождении встречается повсюду и в любые времена. При зарождении медицины она была магическим средством исцеления; в крупнейших религиях - основным мистическим опытом; основополагающей идеей средневековой оккультной философии. Наконец, она появляется в форме детских фантазий у многих детей, считающих, что их родители - не настоящие, а приемные. Бенвенуто Челлини рассказывает в своей биографии, что в детстве думал точно так же.

В настоящее время не может быть и речи о том, что люди, которые верят в двойное происхождение, на самом деле всегда имеют двух матерей, или, напротив, что люди, разделившие судьбу Леонардо да Винчи, заразили человечество своим комплексом. Скорее мы согласимся с предположением, что повсеместное явление мотива двойного рождения наряду с фантазиями о двух матерях, отвечает насущной человеческой потребности, которая и отражается в этих мотивах.

Если Леонардо да Винчи действительно изобразил на картине своих двух матерей в образах Святой Анны и Марии, что вызывает у меня большие сомнения, то он, в таком случае, изображал лишь нечто, во что верили миллионы людей до и после него.

Символ грифа, также рассмотренный Фрейдом в упомянутой работе, добавляет правдоподобия этой точке зрения. В одном из объяснений Фрейд ссылается на источник символа - книгу Гораполло "Иероглифика", которая была широко распространена во времена Леонардо. В ней сообщалось, что фифы бывают только женского рода и символизируют материнское начало. Зачинают они от ветра (пневмы) - это слово приобрело значение "духа" главным образом под воздействием христианства. Даже во времена описания чуда в день Святой Троицы слово "пневма" все еще имело двойное значение - ветра и духа.

С моей точки зрения, этот факт прямым образом подводит нас к мысли о Марии, бывшей девственной по природе и зачавшей от пневмы, подобно грифу. Более того, согласно Гораполло, гриф также символизирует Афину, выпрыгнувшую прямо из головы Зевса без мучительных родов. Она была девственна и знала лишь духовное материнство. Все это - иносказание о Марии и мотиве воскресения. Нет и намека на то, что Леонардо хотел выразить своей картиной нечто иное. Если и предположить, что он отождествлял себя с Христом-ребенком, то, скорее всего, он выражал мифологический мотив двойной матери, но не свою личную ситуацию. А взять многих других художников, которых вдохновляла эта же тема? Очевидно, далеко не у каждого из них было две матери.

Давайте рассмотрим случай Леонардо с точки зрения невроза и допустим, что пациент с материнским комплексом страдает от заблуждения, что причина его невроза заключается в том, что он действительно имел двух матерей. С частной точки зрения можно было бы признать, что он прав, и, тем не менее, это совершенно не так. Ибо в действительности причиной его невроза была бы реактивация архетипа двойной матери, причем независимо от того, имел ли он одну мать или две. Ведь, как мы уже увидели, этот архетип действует индивидуально и в историческом плане не имеет какой-либо связи с редкими случаями двойного материнства.

Удовлетвориться таким простым и чисто личным объяснением было бы в данном случае весьма заманчиво, однако, эта гипотеза является не только неточной, но и абсолютно неверной. Конечно, врачу, имеющему только медицинскую подготовку и первый раз слышащему о мотиве двойной матери, трудно понять, как этот мотив мог обладать настолько большой силой, чтобы вызвать эффект травматического состояния. Если рассмотреть огромные силы, скрытые в мифологической и религиозной сфере человека, этиологическое значение архетипа покажется менее фантастическим. Во многих случаях невроза причина расстройства заключается в недостатке взаимодействия этих движущих сил в психической жизни пациента.

Тем не менее, личностная психология, сводящая все только к личностным проблемам, лучше всего использует свои наработки для отрицания существования архетипических мотивов, и даже пытается их уничтожить посредством личностного психоанализа. Я рассматриваю это как довольно опасную тенденцию, которую невозможно оправдать с медицинской точки зрения. Сегодня намного лучше, чем двадцать лет назад, видна природа задействованных сил. Мы являемся свидетелями того, как целая нация возрождает старинную символику, древние религиозные ритуалы, и того, как эти массовые настроения катастрофическим образом влияют на жизнь отдельно взятой личности, "революционизируя" ее1. И сегодня человек прошлого жив в нас в такой степени, какая нам и не снилась до войны; ведь, в конечном счете, в чем заключается судьба великих народов, как не в суммарном результате индивидуальных психических перемен?

Когда невроз является лишь частной проблемой, корни которой упираются исключительно в индивидуальные причины, архетипы в данном случае не играют никакой роли. Но если проблема заключается во всеобщей несовместимости или других опасных обстоятельствах, ведущих к появлению невроза у сравнительного большого числа индивидов, возникает предположение о действии архетипических созвездий.

Поскольку в большинстве своем неврозы являются не просто предметом личной озабоченности, а социальным феноменом, приходится допустить, что и в данном случае действуют созвездия архетипов. Активизируется соответствующий ситуации архетип, и наружу вырываются скрытые в нем разрушительные и опасные силы, что порой ведет к непредсказуемым последствиям.

Люди, ставшие жертвой воздействия архетипа, способны на любое безумие. Если бы тридцать лет назад кто-нибудь осмелился предсказать, что наше психологическое развитие направлено к возрождению средневековых преследований евреев, что Европа вновь содрогнется перед римскими фасциями и поступью легионов, что люди вновь будут отдавать честь по римскому обычаю, как два тысячелетия тому назад, и что архаическая свастика вместо христианского креста будет увлекать вперед миллионы воинов, готовых на смерть, - такой человек был бы освистан как несостоявшийся мистик.

Что же происходит сегодня? Как это ни удивительно, но весь этот абсурд является страшной действительностью. Частная жизнь, частная этиология и сугубо индивидуальный невроз превратились почти в фикцию в современном мире. Человек прошлого, живший в мире архаических "коллективных представлений", возродился вновь в самой видимой и болезненной реальности, причем произошло это вовсе не среди кучки неуравновешенных индивидов, а среди миллионов людей.

Архетипов существует столь же много, как и типичных ситуаций в жизни. Бесконечное повторение запечатлело эти опыты в нашей психической системе не в форме образов, наполненных содержанием, а вначале лишь в формах без содержания, представляющих просто возможность определенного типа восприятия и действия.

При возникновении ситуации, соответствующей данному архетипу, он активизируется и появляется побуждение, которое, как и инстинктивное влечение, прокладывает себе путь вопреки всем доводам и воле, либо приводит к конфликту патологических размеров, то есть к неврозу.

3. Метод доказательства

Теперь мы вернемся к вопросу о том, как можно доказать существование архетипов. Поскольку архетипы имеют тенденцию создавать определенные психические формы, мы должны рассмотреть, каким образом и где можно получить данные демонстрирующие эти формы. Основным источником такой информации являются сновидения, которые обладают тем преимуществом, что, будучи непроизвольными, спонтанными творениями бессознательной психики, представляют, следовательно, явления природы в чистом виде, не фальсифицированные с какой-либо сознательной целью.

Задавая вопросы пациенту, можно установить, какой из мотивов, появляющихся в сновидении, известен ему. Из тех мотивов, которые не известны ему, мы должны, естественно, исключить те, что могли быть ему известны; например, возвращаясь к упомянутому случаю Леонардо - символ грифа. Нам не известно точно, заимствовал ли Леонардо этот символ у Гораполло, хотя это было вполне возможно для образованного человека того времени - в те дни художники отличались широкими знаниями гуманитарных наук Отсюда, несмотря на то, что мотив этой птицы является самым что ни на есть типичным архетипом, его существование в фантазии Леонардо еще ничего не доказывает. В этой связи необходимо найти такие мотивы, которые никак не могли быть известны сновидящему и, тем не менее, действуют в его сновидении таким образом, что совпадают с действием архетипа, известного из исторических источников.

Другим источником необходимого нам материала может служить "активное воображение", под которым я подразумеваю последовательность фантазий, вызванных намеренной концентрацией. Я установил, что наличие нереализованных, неосознанных фантазий, увеличивает частоту и интенсивность сновидений, при осознании фантазий, сновидения меняют свой характер, становятся слабее и появляются реже.

Из этого я сделал вывод, что сновидения часто содержат фантазии, которые стремятся стать осознанными. Источниками сновидений часто являются подавленные инстинкты, которые имеют естественную тенденцию оказывать влияние на сознающий разум. В таких случаях пациенту просто дается задание обдумать любой фрагмент фантазии, который кажется значимым для него - может быть, случайную идею или нечто осознанное во время сна-до тех пор, пока ее контекст, иными словами, ассоциативный материал, в котором воплощен фрагмент, не станет видимым. Это не относится к методу "свободных ассоциаций", рекомендованному Фрейдом для анализа сновидений, а является методом разработки фантазии путем наблюдения за последующим развитием фантазии, которое дополняет фрагмент сна естественным путем.

Я не планирую вступать в дискуссию о технике этого метода в этой статье. Достаточно сказать, что получающаяся в итоге последовательность фантазий открывает бессознательное и раскрепощает материал, богатый архетипическими образами и ассоциациями. Очевидно, что этот метод может быть использован лишь в тщательно отобранных случаях. Он не совсем безопасен, так как может увести пациента слишком далеко от реальности. Поэтому вполне уместным будет предупредить о нежелательных последствиях при его необдуманном применении.

Наконец, очень интересные источники архетипических материалов могут быть обнаружены в заблуждениях параноиков, фантазиях, наблюдаемых в состоянии транса и сновидениях раннего детства: с трех до пяти лет.

Такой материал имеется в избытке, но он не будет иметь ценности, если исследователь не сможет найти убедительные мифологические параллели. Естественно, что недостаточно просто увязать сновидение о змее с соответствующим мифологическим примером, так как никто не может гарантировать, что функциональное значение змеи в сновидении является тем же, что и в мифе. Для того, чтобы провести обоснованную параллель, необходимо определить функциональный смысл индивидуального символа, а затем выяснить, имеет ли внешне параллельный мифологический символ одинаковый контекст и, следовательно, одинаковое функциональное значение. Установление таких фактов требует длительных и трудоемких исследований, кроме того, их демонстрация является неблагодарным занятием.

Чтобы символы не были оторваны от их контекста, необходимо дать исчерпывающие описания как личностного, так и символического характера, что практически невозможно в рамках лекции. Я неоднократно пытался делать это, рискуя усыпить половину своей аудитории.

4. Пример

Пациент, мужчина тридцати с чем-то лет, страдал от параноидной формы шизофрении. Заболел он, когда ему было двадцать с небольшим. В нем всегда странным образом перемешивались интеллект, упрямство и фантастические идеи. Работал он обычным клерком при консульстве. В качестве очевидной компенсации за его весьма скромный образ жизни у него развилась мегаломания: он считал себя Спасителем. Зачастую его беспокоили галлюцинации, приводя иногда к серьезным расстройствам. В периоды затишья ему позволялось самостоятельно прогуливаться по коридору больницы. Однажды я увидел его там, глазеющим, мигая, на солнце из окна и при этом совершающим странные движения головой. Он взял меня за руку и сказал, что хочет показать мне кое-что. Он пояснил, что я должен посмотреть на солнце, полуприкрыв глаза, и тогда я увижу солнечный фаллос. При этом, если качать головой из стороны в сторону, солнечный фаллос также будет покачиваться, порождая ветер.

Это наблюдение датировано в моих записях 1906 годом. А в 1910 году, когда я был погружен в исследование мифологии, мне попалась книга Дитриха, составляющая часть так называемого магического папируса и задуманная автором как литургия культа Митры". В книгу вошли различные наставления, заклинания и видения. Одно из видений было описано следующим образом: "Из чего-то вроде трубки происходит услужающий ветер. И ты узри, что от солнечного диска спускается вниз нечто, похожее на трубку. И в сторону западных областей будто дует бесконечный восточный ветер. Если же возобладает другой ветер, в сторону восточных областей, то узришь подобное видение, сменяющееся в ту сторону". По-гречески "трубка" будет аулос, что означает "инструмент ветра", сочетание же аулос пахус у Гомера означает "толстая струя крови". Таким образом, поток ветра очевидно выходит через трубку из солнца.

Видение моего пациента в 1906 г. и греческий текст, впервые изданный в 1910 г., достаточно далеко отстоят друг от друга, чтобы исключить возможность криптомнезии с его стороны или чтение мыслей, с моей. Очевидное сходство двух видений невозможно отрицать, хотя кто-нибудь мог бы возразить, что это случайность. В этом случае следовало бы полагать, что видение не имеет связи с аналогичными образами или какого-то самостоятельного значения. Но это не так, ибо в некоторых средневековых картинах мы встречаем такую же трубку, свисающую с небес наподобие шланга, нижняя часть которого теряется в одеяниях Девы Марии. Через нее вниз слетает Святой Дух в облике голубя, чтобы оплодотворить Деву. Как нам известно из чуда сошествия Святого Духа на апостолов, Дух Святой первоначально воспринимался как могучий, сильный ветер, пнеума, "встр, дующий там, где захочет". В латинском тексте читаем: "Animo descensus per orbem solis tribuitur" (Говорят, что дух спускается с солнечного диска). Это представление характерно для всей позднеклассической и средневековой философии.

Таким образом, я вижу в этих видениях отнюдь не случайность, а возрождение идей, потенциально существовавших от века, которые можно встретить повсюду и в самые разные эпохи, - следовательно, идей унаследованных. Ошибиться здесь невозможно!

«Интуитивное мышление – священный дар,
рациональное мышление – преданный слуга.
Парадоксально, но в современной жизни
мы поклоняемся слуге и совращаем господина»
Альберт Эйнштейн .

Коллективное бессознательное

Феномены коллективного бессознательного описывались с глубокой древности. Относительную структурность в понимание данного феномена, несомненно внес Карл Густав Юнг.

В своих исканиях он определил или попытался определить общее содержание процессов происходящих «на поверхности» психики и её «глубине». Его учение граничит с мистикой и религией. Сложно поддается рациональному анализу и синтезу. Но тем не менее объясняет существование коллективного бессознательного как остова мыслей живущих ныне и ранее людей.

Все таки решающем в этом направлении развития мысли является постулат: Влияние коллективного бессознательного ощущается через интуицию и рационально плохо поддается объяснению. Но именно это влияние определят судьбу индивида и социума.

«… Конечно, поверхностный слой бессознательного является в известной степени личностным. Мы называем его личностным бессознательным . Однако этот слой покоится на другом, более глубоком, ведущем свое происхождение и приобретаемом уже не из личного опыта. Этот врожденный более глубокий слой и является так называемым коллективным бессознательным . Я выбрал термин «коллективное», поскольку речь идет о бессознательном, имеющем не индивидуальную, а всеобщую природу. Это означает, что оно включает в себя, в противоположность личностной душе, содержания и образы поведения, которые cum grano salis являются повсюду и у всех индивидов одними и теми же. Другими словами, коллективное бессознательное идентично у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни каждого, будучи по природе сверхличным.

Существование чего-либо в нашей душе признается только в том случае, если в ней присутствуют так или иначе осознаваемые содержания. Мы можем говорить о бессознательном лишь в той мере, в какой способны удостовериться в наличии таких содержаний. В личном бессознательном это по большей части так называемые эмоционально окрашенные комплексы , образующие интимную душевную жизнь личности. Содержаниями коллективного бессознательного являются так называемые архетипы .

Выражение «архетип» встречается уже у Филона Иудея (De Opif . mundi) по отношению к Imago Dei в человеке. Также и у Иринея, где говорится: «Mundi fabricaton non a semetipso fesit haec, sed de aliens archetzpis transtulit».

Обращение к бессознательному является для нас жизненно важным вопросом. Речь идет о духовном бытии или небытии. Люди, сталкивающиеся в сновидениях с подобным опытом, знают, что сокровище покоится в глубинах вод, и стремятся поднять его. Но при этом они никогда не должны забывать, кем они являются, не должны ни при каких обстоятельствах расставаться с сознанием, тем самым они сохраняют точку опоры на земле; они уподобляются – говоря языком притчи – рыбакам, вылавливающим с помощью крючка и сети все то, что плавает в воде. Глупцы бывают полные и неполные. Если есть и такие глупцы, что не понимают действий рыбаков, то уж сами-то они не ошибутся по поводу мирского смысла своей деятельности. Однако ее символика на много столетий старше, чем, скажем, неувядаемая весть о Святом Граале. Не каждый ловец рыбы является рыбаком. Часто эта фигура предстает на инстинктивном уровне, и тогда ловец оказывается выдрой, как нам это известно, например, по сказкам о выдрах Оскара А. Х. Шмитца.

Смотрящий в воду видит, конечно, собственное лицо, но вскоре на поверхность начинают выходить и живые существа; да, ими могут быть и рыбы, безвредные обитатели глубин. Но озеро полно призраков, водяных существ особого рода. Часто в сети рыбаков попадают русалки, женственные полурыбы-полулюди. Русалки зачаровывают:

Halb zog sie ihn, halb sank er hin
Und ward nicht mehr gesehn.

Русалки представляют собой еще инстинктивную первую ступень этого колдовского женского существа, которое мы называем Анимой. Известны также сирены, мелюзины, феи, ундины, дочери лесного короля, ламии, суккубы, заманивающие юношей и высасывающие из них жизнь. Морализирующие критики сказали бы, что эти фигуры являются проекциями чувственных влечений и предосудительных фантазий. У них есть известное право для подобных утверждений. Но разве это все - правда? Подобные существа появляются в древнейшие времена, когда сумеречное сознание человека еще было вполне природным. Духи лесов, полей и вод существовали задолго до появления вопроса о моральной совести. Кроме того, боялись этих существ настолько, что даже их впечатляющие эротические повадки не считались главной их характеристикой. Сознание тогда было намного проще, его владения смехотворно малы. Огромная доля того, что воспринимается нами сегодня как часть нашей собственной психики, жизнерадостно проецировалась дикарем на более широкое поле».

Феномены коллективного бессознательного в психологии «памяти предков»

Современные исследователи проявлений феноменов коллективного бессознательного, всё больше и больше находят историко-культурных феноменов позитивного взаимодействия с потенциалом ресурсов данной области.

Психотерапевт Екатерина Михайлова обращает внимание на этнические элементы коллективного бессознательного. Психотехнически показывает что, общее поле коллективного бессознательного подразделяется на более компактные обусловленные социкультурной средой проживания определенной группы людей. Ведь «предки», которые «смотрят с небес» на здесь живущих, суть архетипы Юнга. И начинаются такие рассуждения с вопроса:

«..А кто я вообще такой?» – в смысле профессиональном, семейном, социальном? Как говорят психологи, нарушается ощущение самоидентичности. А когда у человека возникает неясность в его горизонтали, тогда опору можно найти в вертикали – в своем роду, у своих предков.

И для нас само по себе незнание семейной истории – уже травма. Мы же прекрасно понимаем, почему так мало знаем – потому что уничтожились документы, скрывались сведения о людях, родство с которым было опасно, потому что кидало с места на место войнами, ссылками… А человек хочет знать, какого он рода-племени. Люди, не имеющие отца, придумывают его себе. Отсутствие родни всегда считалось большим несчастьем. «Вот умру я, умру я, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка моя…» Вот это сиротство в широком смысле, ощущение «ничейности», оно у нас очень глубокое, болезненное. А когда болит все время и у многих, то это уже и болью-то не считается, а на самом деле она…

Это как заноза, вроде и не болит, а ноет, не отпускает.

И, тем не менее, мы знаем значительно больше, чем нам кажется. Во-первых, в каждой семье существует некая легенда, миф, причем и по отцовской, и по материнской линиям. Вспомните эти вечные разговоры о том, на кого похож ребенок, о том, где жили раньше («…до того, как мы переехали с Сокольников на Ленинский»), кто как помер, кто чего достиг, кто как боролся, как выживал. Вспомните альбомы с фотографиями («А это кто? – А это дядя Коля, который…»). Если собрать обрывки детских воспоминаний, каких-то разговоров, клочки, лоскутки, случайные детали, запавшие в память, тот много всего понаберется. В памяти оседают порой малопонятные бабкины присказки, фрагменты казавшихся когда-то занудными рассказов. Крупицы информации об истории рода разбросаны в многочисленных бытовых разговорах, начиная с выбора работы и кончая выбором постельного белья, еды (и здесь есть версии материнские, отцовские, бабушкины…).

Допустим, мама любит пельмени, потому что она из Сибири, но варит папе борщи, потому что он с Украины…

Да, «там» принято так, а «у нас» – этак. Бабушки даже не задумываются о том, что рассказывают внукам нечто об отношениях двух ветвей рода, - они просто бухтят себе, занимаясь какими-то домашними делами, а на самом деле по капельке, между прочим, фактически передают семейные традиции. Хотя у нас это так и не называют. («Ну, какие там традиции? Что, у нас шашка прадеда висит на стене или прабабушкины драгоценности хранятся в шкатулке?») Более того, очень многое передается вообще не словами. Ребенок узнает, что машины опасны, не потому, что ему читают лекцию о правилах уличного движения, а потому, что когда его через дорогу переводят, у взрослого рука напрягается. Очень важно не только то, о чем дома говорят, но и то, о чем не разговаривают или замолкают, меняя тему, что упорно не замечают, от чего отворачиваются. Такие напряженные «дырки» в общении четко указывают на то, что мы в семейной терапии называем «скелетом в шкафу» (если он был похоронен с должными почестями и оплакан, то уже не скребется из шкафа).

Речь идет о неких семейных тайнах. Это могут быть самые разные вещи. Например, до рождения ребенка был, оказывается, еще один, который умер, о чем сыну никогда не говорили, но почему-то он это знает. Или, допустим, что-то о голоде. Замечали, в России детей перекутывают и перекармливают? Как нам передается вот это ощущение, что в ребенка надо впихнуть побольше и сейчас, пока есть? Причем, заметьте, лишнюю ложечку ему обычно кладет бабушка.

Так – не словами – она передает некую информацию. И мы усваиваем ее так же, как понимаем, что дорога опасна.

Современные психологи называют это «сообщением». В данном случае бабушка нам без слов передает сообщение об отмеренности продуктов в пережитой ею эвакуации, о том, что детям нужно лучший кусок отдать… Порой подобная информация о том, что – хорошо, что- плохо, что – можно, а что – нельзя, передается нам очень смутными сообщениями. Иногда такого рода послания, назовем это так, бывают очень-очень издали...»

Границы объективной реальности и веры в процессе взаимодействия с коллективным бессознательным.

Отвечая на вопрос: «Где вымысел и фантазия, а где феномен коллективного бессознательного?» известный психолог, Игумен монастыря отец Евмений, рассуждает о том существуют ли критерии нормальности?

Где эта тонкая грань между сумасшествием и гениальностью? Причем, в предлагаемом контексте первое – это собственные галлюцинации, а второе, влияние коллективного бессознательного. «…Определение нормы психического здоровья относится к числу самых сложных опросов современной психологии. Однако нередко в церковной среде можно встретить людей, которые начинают верить в свою «ненормальность», поскольку такое определение дал (или подтвердил) пастырь, духовник.

В Настольной книге священнослужителя существует такое предостережение по поводу постановки диагноза «ненормальности» тому или иному человеку со стороны пастыря:

« За пределы нормы интеллектуального развития человека в равной степени выходят и слабоумие и гениальность. Точно также отклонением от некоторой интуитивно понимаемой душевной нормы могут считаться и одержимость и блаженство. Поэтому пастырь-исповедник должен обладать собственно духовным опытом, христианской интуицией, знанием основ православной традиции душепопечительства и быть знакомым с некоторыми, пусть даже самыми общими, основами психиатрии. Но и в этом случае суждение о психическом здоровье прихожанина должно выноситься им с сугубой осторожностью и с учетом всех возможных индивидуальных особенностей каждого конкретного человека ».

Одним из наиболее ярко выраженных критериев нормальности можно считать, с определенной долей условности, приспособленность.

«Но приспособленность – полагает митрополит Антоний Сурожский, - понятие очень сложное. Потому что можно приспособленность видеть в том, что ты – точно такой, как все. Но можно видеть ее и в обратном, то есть в том, что у тебя достаточно личного, объективного суждения, чтобы противостоять всем – но с какой-то закономерностью: не просто лягаться вправо и влево, а произносить суждение и соответственно действовать. Между этими двумя крайностями есть масса оттенков, но так или иначе нормальность всегда определяется той или иной формой приспособленности, и это очень относительное определение, потому что оно чисто практическое. Например, на основании такого определения можно сказать, что целый ряд великих людей и святых были ненормальные; в конечном же итоге они-то были нормальны, а мы – нет.

Но когда мы можем рассматривать человека как достаточно нормального, встает вопрос о его ответственности, об ответственности за его поступки по отношению к людям, по отношению к Богу»

Обратите внимание на предыдущее повествование. Оно указывает на ответственность, которая обязательно возлагается на человека, когда он частично функции коллективного бессознательного берет на себя. То есть чем больше мы хотим контролировать свою жизнь, тем самым обеспечивая себе ощущение свободы, тем громадней груз дел, которые необходимо контролировать и нести ответственность.

Все ли по настоящему готовы к этому?…

Ответственность не в смысле набора логически выстроенных догм, а ответственность оплаченная своей Жизнью. Когда логика (нормальность) дает сбой и сильный человек смеётся над своей самонадеянностью и «правильными» расчетами «успешного результата»?

«…Известное неуважение к так называемым «критериям нормальности» высказывали еще старые авторы. Так, французский психиатр Кюльер говорил, что «в тот самый день, когда больше не будет полунормальных людей, цивилизованный мир погибнет, погибнет не от избытка мудрости, а от избытка посредственности». А по ироничному замечанию итальянского психиатра Чезаре Ломброзо, «нормальный человек – это человек, обладающий хорошим аппетитом, порядочный работник, эгоист, рутинер, терпеливый, уважающий всякую власть, животное».

По замечанию Д. Е. Мелехова, многие гениальные люди оставались таковыми не благодаря, а вопреки своим психоболезням, за счет реализации своих творческих возможностей.

«По формальным признакам почти каждому гению можно поставить психиатрический диагноз, что и делалось неоднократно. Так сонмом психиатров в 20-е годы были вынесены диагнозы: Пушкину – психопатия, Л. Толстому – шизофрения, Тургеневу – истерия, Достоевскому – эпилепсия. Клиническая картина в данном случае вполне накладывалась на душевную жизнь писателей. Но психиатры не могли заметить главного: душа гения не вмещалась в рамки категорий психиатрии».

Однако, существует качественно иное понимание нормы. Это происходит в случае различения понятий «человек» и «личность». Тогда последнее можно рассматривать как инструмент, орган, орудие человеческой сущности.

«В этом случае характеристика личности, ее «нормальность» или «аномальность» будет зависеть от того, как служит она человеку, способствует ли ее позиция, конкретная организация и направленность приобщению к родовой человеческой сущности или, напротив, разобщает с этой сущностью, запутывает и усложняет связи с ней. Таким образом, понятие нормы приобретает иную адресность и вектор: не к статистике, адаптации и т. п., а к представлению о человеческой сущности, к образу человека в культуре. Другими словами, проблема нормального развития личности ставится в зависимость от проблемы нормального развития человека. Последнее, в самом общем виде, понимается как такое развитие, которое ведет к обретению человеческой сущности, к соответствию понятия «человек».

Формирование личности человека в контексте неразрывных связей интуитивному следованию зову предков. Есть суть теогонии языческого русского социума. Которая в последствии сильно украсила христианство и стало православным мировоззрением.

Уместно заметить, что влияние коллективного бессознательного осуществляется на «подпороговом» уровне восприятия. Человек осознает, «как следствие контакта» лишь «сильные беспричинные эмоции», которые в последствии влияют и на весь гомеостаз организма.

Психосоматические проявления конфликта «личности» и «потенциями коллективного бессознательного.

Полезной, в медицинском аспекте, тема, будет в исследовании симптоматики физиологических расстройств вызванных противопоставлением (напряжением) личного «эго» с «эго коллективным».

Переход от «психологических» рассуждений к «физиологическим» необходимо сделать через теорию о логических уровнях (Роберт Дитлс 1997).

Где непосредственное взаимодействие цепочки психология-психика-тело, осуществляется через вовлечение неврологической «цепи» в действие. Которая осуществляется через эмоционально волевую сферу в психике человека на следующие системы организма в зависимости от напряжения вызванным сложностью обрабатываемой человеком информации.

Итак, нейро-логические уровни :

• Идентичность – имунная система и эндокринная система, глубинные функции жизнеобеспечения.
• Убеждения – автономная нервная система (например, частота сердцебиений, расширение зрачков, и т.д.). – бессознательные реакции.
• Способности – корковые системы – полусознательные действия (движения глаз, поза, и т.п.).
• Типы поведения – моторная система (пирамидный отдел и мозжечок) – сознательные действия.
• Внешнее окружение – переферийная нервная система, чувствительные ощущения и рефлекторные реакции.

В приведенной теории мы видим, как психическое состояние человека может влиять на механизмы иммунитета. Эмоции влияют на секрецию определенных гормонов, в частности щитовидной железы и надпочечников. Эндокринологи говорят о существовании прямой взаимосвязи между желанием жить и химическом балансе в мозге.

М.В. Струковская говорит, что сухое, «клиническое», понимание психосоматических симптомов и успешное их устранение диктуют необходимость «расстаться со столь вкоренившимся в нас отграничением психического от соматического» и идти всюду и всегда по пути физиологического обоснования реакций целостного организма со всеми их последствиями, т. е. «переводить всю психогению на физиологический язык» (Павлов И. П., 1934). К важнейшим достижениям отечественной нейрофизиологии принадлежит разработанная П. К. Анохиным (1935 – 1975) биологическая теория функциональных систем как замкнутого контура автоматической регуляции – широкого функционального объединения значительного числа физиологических компонентов (различно локализованных структур и процессов) с постоянной сигнализацией о результате действия для получения определенного приспособительного эффекта, необходимого в данный момент в интересах целостного организма. Любая качественно очерченная эмоция рассматривается в свете этой теории как целостная функциональная система со всеми присущими ей закономерностями (специальная физиологическая категория динамических интегративных процессов, объединяющая кору головного мозга и подкорковые образования). Положение о функциональной системе расшифровывает практически и нормальные функции организма, и различные формы их нарушений, и компенсаторные процессы при восстановлении нарушенной функции, и такие понятия, как декомпенсация состояния и выздоровление, утверждая по сути дела приоритет нашей страны не только в физиологической кибернетике, но и в нейрофизиологическом обосновании психосоматических симптомов.

Именно эмоции (первое звено в общей цепи приспособительных процессов) выступают как такие формы реакций, которые, сменяя друг друга, охватывают весь организм и позволяют ему «со спасительной быстротой» отвечать на любые воздействия окружающей среды еще до установления их конкретных параметров. Именно эмоции определяют «единый план в архитектуре живого организма», санкционируя либо отвергая его разнообразные функции на основании одного и того же принципа – наличия или отсутствия эмоции удовлетворения (единственного нередко критерия полноценности и законченности физиологического или поведенческого акта). Именно эмоции (один из наиболее демонстративных примеров соматовегетативной интеграции скрупулезно согласованного течения центральных и периферических процессов) детерминирует всю жизнедеятельность организма.

Функции эмоций сводятся в конечном счете к модификации (обычно повышению) энергетических ресурсов организма, формированию тенденции к поддержанию (увеличению) либо, наоборот, устранению (уменьшению) контакта с фактором, оказывающим то или иное влияние на индивида (этим определяется и знак эмоции), и организации специфических форм поведения, соответствующих качественным особенностям воздействующего фактора. У человека эмоции служат для оценки не только биологических и социальных потребностей, но и степени их удовлетворения; даже чисто биологические переживания становятся при этом социально окрашенными.

Таким образом, эмоции («абсолютный сигнал» полезности или вредности любого воздействия, производящий почти мгновенную интеграцию всех функций организма) приобретают совершенно исключительное значение по отношению ко всем другим механизмам адаптации. Не случайно первичные ощущения примитивных животных превращаются и затем закрепляются в процессе эволюции в многогранные эмоциональные состояния. Этому соответствует и постепенное усложнение нервной системы, функции которой у наиболее простых живых организмов выполняют практически самые древние медиаторы – адреналин, ацетилхолин, гистамин и др. Как показывают эмбриологические исследования, классические медиаторы (ацетилхолин и моноамины) начинают функционировать как локальные гормоны задолго до появления специализированных нервных структур (в так называемом донервном периоде индивидуального развития) и лишь позднее, в онтогенезе, уступают эту функцию собственно гормонам (Мицкевич М. С., 1978).

В свете биологической теории эмоций сопряженность аффективных и висцеро-вегетативных расстройств становится фактом, не только клинически установленным, но и физиологически непреложным. Анализ физиологической архитектоники эмоциональных состояний свидетельствует об одинаковой, по П. К. Анохину, правомерности двух рядов физиологических явлений: эффекторного выражения той или иной эмоции («рабочего эффекта» различных органов и систем) и ее субъективного самоощущения (более или менее выраженного чувства подавленности и тоски, тревоги и внутреннего беспокойства). Эта взаимосвязь, выработавшаяся в процессе эволюции, направлена на подготовку организма к активной борьбе с физической опасностью, хотя соответствующие вегетативно-сосудистые сдвиги у человека возникают и при любом стрессе социального характера. Выраженность этих сдвигов отражает степень эмоционального напряжения…».

Как мы видим, всё больше и больше людей науки начинают учитывать и использовать практически в своей деятельности феномены коллективного бессознательного. И что больше всего радует, так это практический подход к данной теме. Теории оставляют время и место «потом» домысливать происходящее.

Западная философия конца XIX-начала XX века

Теория «коллективного бессознательного» К. Юнга

Юнг Карл (1875-1961). Он увлекался оккультизмом, представлениями о сверхъявлениях. Он понял очень рано, что человеческая психика является местом, встречи науки и религии, – конфликт между ними преодолим на пути подлинного самопознания. К главным положениям своего учения по анализу проблематики бессознательного психического он пришел еще до встречи с Фрейдом.

Вначале многое у него соответствует воззрениям Фрейда. Но Юнг делает открытие, что бессознательное – «не просто склад воспоминаний из прошлого», – там могут возникать совершенно новые мысли и идеи, которые никогда ранее не осознавались. И таким образом он переходит к трактовке коллективного бессознательного и архетипов ив этом его главное отличие от Фрейда (хотя надо отметить что поздний Фрейд сходным образом трактует Сверх - Я).

Чаще всего, отмечает Юнг, это проявляется как свойство гения, – многие художники, философы, ученые лучшими своими идеями обязаны вдохновению, которое рождается из таких истоков. Речь идет об архетипах некоего коллективного бессознательного, то есть не только об унаследованном архаическом остатке психического, но еще и о том, что может быть является неким резервуаром этих остатков, общим для всех индивидов. Именно такого рода архетипы по Юнгу дают стимул к созданию мифов, религий, философий, оказывающих влияние на целые народы, исторические эпохи, – они лежат в их основе. Но они же могут порождать и некие психозы, индивидуальные и массовидные, возникающие под их влиянием.

В связи с анализом бессознательного Юнг глубоко анализирует проблему символа. Через анализ религиозных символов он вновь возвращается к проблеме коллективного бессознательного. Символы, особенно религиозные символы, выполняют охранительную функцию: они не могут быть устранены из нашей жизни без значительных потерь, – там, где они подавляются или игнорируются, их психическая энергия исчезает в бессознательном (индивидуальном, коллективном) с непредсказуемыми последствиями. Она может служить оживлению тенденций, которые иначе не могли бы проявиться.

Юнг выдвинул концепцию, согласно которой индивидуальное бессознательное Фрейда – всего лишь часть гораздо более обширного «коллективного бессознательного» (общей памяти всего человеческого рода, хранящейся в тайниках человеческой души, в глубине человеческого сознания), а также сформулировал идею архетипов – общечеловеческих первообразов – содержания коллективного бессознательного. Коллективное бессознательное – понятие аналитической психологии Юнга, обозначающее совокупность наследуемых людьми универсальных неосознаваемых психических структур, механизмов, архетипов, инстинктов, импульсов, образов и т.д., передаваемых от поколения к поколению как субстрат психического бытия, включающий в себя психический опыт предшествующих поколений. Согласно Юнгу, основное содержание коллективного бессознательного составляют инстинкты и архетипы. По Юнгу, оно идентично у всех людей и образует всеобщее основание душевной жизни каждого, будучи по природе сверхличным. Этот слой психики непосредственно связан с инстинктами, то есть наследуемыми факторами. Динамика архетипов (например, образов героя, демона, матери-земли и т.п.), согласно Юнгу, лежит в основе мифов, символики художественного творчества, сновидений. В качестве основной задачи психотерапии полагал восстановление нарушенных связей между различными уровнями и системами психики (интеграция содержаний коллективного бессознательного – цель процесса становления личности). Юнг разработал типологию характеров («Психологические типы» – 1921), в основе которой располагается выделение доминирующей психической функции (мышление, ощущение, интуиция, чувство) и преобладающей направленности на внешний и внутренний мир (экстравертивный и интравертивный типы). Исследовал обширный круг разнообразных проблем: мифы, обряды, ритуалы, символику, сновидения, фольклор, религии, астрологию, алхимию, психические расстройства, культуру и др. Биология и психология интерпретировались Юнгом в духе «философии жизни» Ницше и Шопенгауэра, видевших и в культуре, и в разуме проявление таинственных жизненных сил. Принадлежа к протестантской церкви, Юнг считал ее косвенным источником психологического кризиса западной цивилизации в 19-20 веках, завершившегося невиданным распространением атеизма. Остерегаясь этих тенденций, Юнг тем не менее полагал, что они являют собой новую эпоху в эволюции культуры Запада. По Юнгу, любой Бог – только лишь символ Бога, обитающего внутри нас, в коллективном бессознательном, – следовательно, если мы перестаем верить в этот символ, мы сталкиваемся с Богом лицом к лицу. У людей появляется шанс постигнуть Бога как один из феноменов собственного внутреннего мира. Значительное внимание уделял разработке оригинальной концепции личности (вопросам ее становления, структуры и самореализации), которую частично изложил в трудах «Отношения между Я и бессознательным» (1928), «Неоткрытое Я» (1957) и др. В качестве основного содержания психической жизни человека принимал стремление личности к полному воплощению своих возможностей и потенций. Наше «Я», по Юнгу, не является подлинным центром психики, его считает таковым лишь современный человек, сознание которого оторвано от бессознательного. Необходима «амплификация» – расширение сознания, постигающего свои глубинные основания. Эти психические процессы, ведущие также и к исчезновению невротических симптомов, Юнг обозначил понятием «индивидуация». Подчеркивая мощь и опасность архаического наследия человечества, таящегося в структурах коллективного бессознательного, Юнг отмечал, что психологически люди все еще пребывают на стадии детства. У них пока нет необходимого опыта развития и биопсихической фиксации феноменов культуры. Полагая, что основой культуры выступает прогресс символообразования, Юнг истолковывал развитие культуры и человека как болезненный процесс подавления инстинктивной природы людей. Трагический разрыв между природой и культурой породил, по Юнгу, универсальный человеческий невроз, который значительно осложняется по мере прогресса культуры и деградации окружающей среды. Индустриальная революция, по мнению Юнга, еще более отдалила человека от его бессознательного и природы. Это повлекло за собой усиление коллективных иррациональных сил, психическую инфляцию, обезличивание и атомизацию людей, появление массового человека с его труднопреодолимым стремлением к катастрофе. Вследствие этого, по Юнгу, нарастает опасность возникновения различных массовых психозов и господства тоталитаризма. Средствами для обуздания неискоренимой агрессивности людей и их неизбывного влечения к власти Юнг считал демократию как форму организации общественной жизни и гуманистическое изменение жизненных ориентаций индивидов.

Коллективное бессознательное - термин, который ввел в психологию ученик и последователь, а позднее оппонент З.Фрейда Юнг в начале ХХ века. По мнению психолога, являющееся непременным условием его полноценного, деятельностного существования, это только небольшой верхний пласт. Под ним располагается другой, более обширный, который заключает в себе забытые или подавленные личные воспоминания, чувства и модели поведения, обозначенные Юнгом как личное или индивидуальное бессознательное. Под этим вторым пластом располагается безбрежный и безмерный более древней пласт, состоящий из моделей поведения и образов, которые формировались и многократно повторялись в процессе культурно-исторического развития всего человечества. Этот пласт Юнг обозначил как проявление объективной и коллективной души и позднее назвал «коллективное бессознательное», потому что состоит оно из поведенческих форм и образов, доступных всем живущим на земле, но не приобретенных человеком в течение жизни, и его невозможно охватить сознанием.

Поводом для подобной гипотезы послужило наблюдение над одной пациенткой психиатрической клиники. Исследуя ее болезненные фантазии и образы сновидений, Юнг обнаружил множество параллелей между ними и мифами различных культур и народов, которые пациентка никогда не читала и не знала. Это можно было объяснить только существованием коллективной подосновы души, питающей мифологическими образами фантазии и сновидения человека.

Бессознательное в психике человека изучалось еще в античные времена. В начале ХХ века психоаналитики З.Фрейд, а затем и К.-Г.Юнг этой проблемой занялись более глубоко. Они показали, что проблема бессознательного очень значима, что осознаваемая человеком информация - это только небольшая часть обширнейшего целого.

Бессознательное в психике человека - это совокупность моделей поведения, состояний, не поддающихся осмыслению и контролю. Это могут быть установки, инстинкты, неосознанные влечения, интуитивное прозрение, гипнотические состояния или сновидения и т.д.

И Юнга, сформированные ими при исследовании бессознательного и его роли в до сих пор остаются отправными точками в изучении этого сложного психического феномена.

З.Фрейд выделял три главных источника проявления бессознательного - сновидения, неврозы и ошибочные действия, для исследования которых он применял и анализ, которые позволяли выявить скрытые в подсознании переживания. Что подразумевал Фрейд под каждой из выделенных им форм?

Он считал, что во время сна контроль сознания человека снижается и из сферы бессознательного прорываются образы, блокирующиеся в состоянии бодрствования. Неврозы - это результат деструктивного влияния сконцентрировавшихся в подсознании очагов, вытесненных сознанием травмирующих ситуаций, которые разрушают психику человека. К столь же разрушительным последствиям приводят вытесняемые сознанием неприятные ситуации, сопровождающие повседневную жизнь человека и проявляющиеся в ошибочных действиях - описках, оговорках, забывании событий и имен и т.д.

Как уже отмечалось К.-Г.Юнг выделил три уровня психики человека: сознание, личное и коллективное бессознательное. Последнее, по его мнению, образовано из коллективной памяти всех прошлых поколений людей. В психике отдельной личности коллективное бессознательное проявляется в форме архетипов - общих для всех образов и представлений, эмоционально переживаемых каждым в отдельности.

Несмотря на многочисленные исследования природы бессознательного, целостной, объединяющей теории о его механизмах и структуре до сих пор нет, что, бесспорно, связано со сложностью изучения этого психологического и психического феномена.